Феникс
Шрифт:
— К сожалению…
Она вскрикнула с досадой:
— Это слишком, капитан!
— Я готов подвезти вас к «Адлону» в нужный час. — Он сделал паузу, чтобы проверить, насколько заинтересована его собеседница в развлечении, намеченном сегодня в популярном отеле Берлина. Рут слушала напряженно, чуть приоткрыв маленький рот. Все было готово для утвердительного кивка или торопливого «прошу». И, убедившись в этом, Ольшер разом отсек надежду. — Но банкет не состоится… На веселье не осталось времени, милая фрау… Президент должен через два часа
Капитан разлил вино. Первым поднял бокал и произнес:
— Сейчас ваш муж подписывает документ, важность которого для судьбы фрау Хенкель более чем велика.
Весь день, кажется, Ольшер испытывал Рут часами. Стрелки без конца торчали перед ее лицом. Вот и теперь он показал на циферблат, по которому бежала тоненькая, как нить, золотистая палочка, отсчитывая секунды.
— Постойте… Еще немного.
Он шутил или в самом деле знал точное время заключения договора? Видимо, знал, потому что все сегодня совершалось по расписанию, и расписание это было составлено гауптштурмфюрером. Иначе как мог он дирижировать с Ванн-зее событиями? По телефону?
— Пора!
— За успех! — взволнованно пролепетала Рут.
Капитан уточнил:
— За успех Рут Хенкель!
Выпили. С чувством. «Шахиня» полузакрыла глаза, она, кажется, физически ощущала свое счастье.
— Рейнгольд…
Гауптштурмфюрер вздохнул. Поднял глаза, ожидая вопроса: ведь не просто так Рут произнесла его имя.
— Взамен «Адлона» мне обещаны развлечения. Я не ослышалась?
— Нет.
Она потребовала поцелуя. Откровенно, без слов. Наклонилась к нему и посмотрела в глаза.
Что-то подобное капитан предполагал, но не так скоро. Не так смело и настойчиво. Пришлось улыбнуться.
— Мы, кажется, опережаем события…
Рут отрицательно закачала головой. Она не понимала Ольшера, не хотела понимать.
— Мне обещано…
Он поцеловал ее руку. Только руку. Сказал мягко, загадочно:
— Договор должен быть подписан… В два тридцать. И все-таки… считать себя утвержденной на троне без точной справки… Одну минуту, фрау.
Уловка не раскрылась перед Рут. Она сняла руку с плеча капитана.
— Одну минуту.
Капитан вышел. Вышел в вестибюль, чтобы позвонить.
Президент хотел произнести речь. Она была давно написана, согласована с бароном Менке. Выучена. Прорепетирована перед зеркалом. Торжественная, взволнованная речь.
— Господин министр! Господа… Сегодня над Востоком взойдет обновленный полумесяц. Возрождена великая империя тюркской нации, возрождена идея единения народов Туркестана под зеленым знаменем пророка. Победы фюрера открыли новую эру в истории. Две могучие руки соединились. Дадим же клятву верности союзу Германской и Туркестанской империй.
Он поднял глаза к потолку, украшенному чудесной резьбой и полузакрытому огромной хрустальной люстрой потолку, долженствующему изображать аравийское небо, и прочел чистым сопрано:
— Бисмилло-ги р-рахмани р-рахим…
Образованный невежда Риббентроп не понял, что президент обращается к Богу, и потому спокойно прервал его. Министр торопился:
— Верность ваша, господа, должна быть выражена участием в борьбе, которую ведет Германия. Выражена усилиями, жертвами. Так считает фюрер.
— Да, да, — поспешил подтвердить президент.
И все закивали. А командующий вооруженными силами Ноенбургерштрассе Хаит щелкнул каблуками и вскинул руку к портрету Гитлера:
— Хайль!
— Будьте здоровы, господа, — улыбнулся министр и дал этим понять, что церемония окончена.
Все направились к двери. Саид не забыл поручения, данного ему портье:
— Вали-ака, — кинулся он к президенту. — Вас требуют…
— Собака, — прохрипел сбоку Баймирза Хаит. — Сын праха. Разве не видишь, с кем говоришь? — Лицо командующего, вначале беспощадно свирепое, неожиданно просветлело — он повернулся к президенту. Произнес с трепетом: — Наш отец, отец туркестанцев, Вали Каюмхан.
— Отец, — робко повторил Исламбек. — Вас ждет внизу телефон.
— Иду, иду…
Рут ждала возвращения капитана. Он почему-то задерживался. Два бокала осушились. Рука выцеживала из бутылки остатки вина в третий бокал.
И тут раздался стук. Неуверенный стук. Ольшер должен был постучать — все-таки в номере женщина. Тем более, что она переоделась и теперь могла бы удивить капитана своим нарядом.
— Да-да!
Дверь открылась осторожно. И так же осторожно закрылась. Гость не удивился. Удивилась Рут.
— Вы? Людерзен?
— Простите, фрау. Меня прислал гауптштурмфю-рер…
Офицер помялся. Отвел взгляд от «шахини». Смущенный взгляд.
— Но если фрау возражает, я могу уйти…
Руки «шахини» сами поднялись к вискам. Сжали их. До боли. Через какую-то муть хмельную посмотрела на молодого, стройного зондерфюрера и усмехнулась:
— Останьтесь…
10
Они ехали втроем. Президент, командующий и Саид. Могли отправиться двое, но капитан приказал взять шарфюрера. С особым поручением.
Исламбек не знал, куда мчит их машина. Закрытая машина с военным номером. Вел ее шофер из управления СС.
Не разговаривали. С Исламбеком не разговаривали. С шофером тоже, хотя тот и пытался завязать беседу. Перебрасывались словами лишь президент и командующий вооруженными силами. Саид слушал и ничего не понимал. Какие-то междометия, недомолвки, какие-то фамилии. Но старался ничего не пропустить. Ни одного слова. Хотел спросить — куда едем, но постеснялся. Слишком высоко по своему положению находились его спутники. Притом он помнил «собаку» и «сына праха».