Феникс
Шрифт:
Очевидно, во мне тоже есть что-то эгоистичное, потому что я отрицательно машу головой.
– Никогда! – говорю я уверенно.
Она снова сходит с ума.
Брыкается, больно бьет меня по груди, лицу…
Замечаю, что камера все еще снимает нас, и люди внимательно наблюдают за ссорой.
К нам уже спешат люди в белых халатах, так что я тащу Китнисс к краю сцены. Почти сразу ей вкалывают ударную дозу морфлинга, и она повисает на моих руках.
– Ненавижу! – шепчет она одними губами и засыпает.
Я
В палате прохладно.
Укладываю ее на кровать, а сам ложусь рядом.
От нее пахнет отчаяньем.
Зачем я удержал ее?
Жестокий эгоист: ведь понимаю, что не смогу без нее жить.
А она не сможет жить без Прим…
Я не могу быть постоянно рядом, и, если ей не удалось сегодня прекратить свою боль, она сделает это завтра, послезавтра…
В любой день.
Китнисс упорна в достижении своих целей.
И она ненавидит меня.
Теперь уже без действия яда или внушения, а сама по себе.
Искренне.
Шум на улице стихает, и постепенно, запутавшись лицом в ее волосах, засыпаю.
Сон беспокойный, но все-таки я не просыпаюсь, пока не слышу приглушенного стука в дверь.
На пороге стоит Хеймитч.
– Я увезу ее, – говорит ментор, кивая на спящую Китнисс, – и тело девочки в Двенадцатый. Так будет лучше.
Киваю, и уже через пару часов планолет взмывает в воздух, унося с собой двух моих самых близких людей и маленькое тельце убитого ребенка.
– Когда-нибудь мы встретимся снова, Китнисс, – говорю я в пустоту.
Солдат, стоящий рядом, сочувственно вздыхает и уходит прочь, оставляя меня одного.
Вечером того же дня суд назначает Гейлу Хоторну, уроженцу Двенадцатого дистрикта, высшую меру наказания.
Приговор приведут в исполнение через три дня.
... Костер догорел...
Оставив лишь обугленные головешки и серый пепел вокруг....
====== Глава 7-1. Возрождение ======
Прошло почти два года.
POV Китнисс
Яркое солнце неприятно слепит глаза. Резко задергиваю шторы и чихаю от пыли, наполнившей воздух.
Слышу кипение масла и возвращаюсь к плите – омлет подгорел. Стараюсь переставить сковороду и случайно касаюсь пальцами раскаленного металла.
– Черт! – ругаюсь я и бегу к раковине, подставляя место ожога под холодные струи. Облегчение приходит не сразу.
Наливаю стакан молока, беру тарелку с омлетом и собираюсь обедать в гостиной. Только начинаю разворачиваться, как запинаюсь о лежащего на полу кота, и падаю навзничь. Тарелка летит в сторону, стакан падает прямо передо мной и разбивается в дребезги.
Лютик сразу же проявляет интерес к разлитому молоку и начинает лакать. Со злости пинаю кота в бок и плачу.
Так меня и находит Сальная Сей: сидящую на полу и рыдающую навзрыд.
– Китнисс, милая, что случилось? – причитает
Молчу, но она уже привыкла.
Кажется, в первый год после возвращения в Двенадцатый я вообще не сказала ни слова. Теперь хотя бы иногда, но произношу пару фраз.
Хеймитч привез меня в Деревню победителей – единственное место в Дистрикте, уцелевшее после бомб Капитолия. С его слов, я больше походила на растение, чем на живого человека. Не разговаривала, отказывалась от еды и воды, плакала дни напролет. Сначала он пытался выхаживать меня сам, но быстро сдался.
Тогда в моем доме появилась Сей. Она выхаживала меня как маленькую: заставляла просыпаться по утрам, кормила с ложки, следила, чтобы я не наложила на себя руки.
Последние полгода она живет отдельно: Дистрикт потихоньку восстанавливается, и она переехала с семьей обратно в город. Теперь Сей заходит ко мне через день, проверить, как дела.
– Не переживай, сладкая, сейчас мы уберемся, и все будет в порядке, – говорит она.
Но убираемся не мы, а только она. Я же встаю и, размазывая слезы по щекам, выхожу на улицу.
Луговина.
Свежая трава, словно зеленый ковер, скрывает от глаз последствия взрывов. Воздух чистый и свежий. Забор убрали за ненадобностью.
Ничего здесь не напоминает о страшной войне, закончившейся два года назад.
Кроме двух холмиков с надгробиями.
Я прихожу сюда хотя бы раз в два дня.
Раньше было хуже: я ночевала на холодной земле, обняв колючий мрамор.
Иногда Хеймитч приходил и тащил меня домой силой, но чаще просто махал на меня рукой.
– Слабачка! – зло бросал он и уходил.
Пил где-то всю ночь, а утром все равно возвращался за мной.
Когда-то я разделила с Хеймитчем радость победы, а теперь он делит со мной мое бескрайнее горе. Пару раз я даже пыталась использовать его метод: топить горе в выпивке, но помогает это ненадолго, а потом еще и отвратительно себя чувствуешь.
Внимательно осматриваю маленькую детскую могилку, вырывая свежие сорняки. Я тщательно слежу за тем, чтобы здесь сохранялся идеальный порядок.
На соседней могиле тоже.
Хотя еще несколько месяцев назад она была заброшена.
Я долго не могла справиться с мыслью, что бомба, унесшая жизнь Прим, была создана руками Гейла.
Теперь смирилась.
Не простила, а просто приняла этот факт.
Протираю оба надгробия и сажусь рядом.
Завтра день, которого я не жду.
Годовщина Ее смерти.
Почему-то слез нет. Только пустота.
Я уже так привыкла к этой зияющей дырке в своей душе, что с трудом вспоминаю, как было раньше.
Домой иду в легких сумерках. С трудом волоча ноги, запинаюсь и почти падаю. Мой взгляд упирается в маленький и пушистый белый одуванчик.