Феникс
Шрифт:
Продолжал работать до изнеможения, навещать временами Тэма, и ждал, ждал, ждал…
Прошли месяцы, прежде, чем Хеймитч сказал, что Китнисс начала восстанавливаться.
И еще несколько месяцев я не решался снова увидеть ненависть в ее глазах.
Но вчера я вернулся в Двенадцатый.
Я понял, что больше не смогу без нее. Мне надо было увидеть Китнисс и понять, что делать дальше.
Два года – долгий срок.
Мы оба стали старше. Испуганные подростки повзрослели, но раны
Примулы. Цветок, в честь которого назвали сестру Китнисс. Я надеялся, что ей понравится этот подарок, и вечерами, сидя на крыльце, она сможет смотреть на цветы и вспоминать о Прим.
Символично вышло.
Китнисс была рада меня видеть. А потом нет.
Я запутался.
Время не пощадило ее. Она болезненно похудела, черные волосы потеряли свой блеск, а в глазах одна пустота.
Но я все еще люблю ее, поэтому, когда она попросила остаться, я размышлял только над тем, как будет лучше ей самой.
Отказ уже был готов сорваться с моих губ, чтобы навсегда уйти и не мучить ее своим присутствием, но она смотрела так нежно, что я не устоял.
– Всегда, – ответил я, и она улыбнулась.
Сегодня годовщина смерти Прим.
Я и Китнисс собираемся почтить ее память, возложив на могилу цветы. Жду ее в нетерпении.
Если она передумала?
Если мне все-таки стоило уехать?
Но она выходит из дома, одетая в свою старую серую кофту, и несет мне чашку дымящегося чая.
– Доброе утро, – говорит она.
И я понимаю, что не зря вернулся.
У нас все еще может получиться.
Надо только попробовать.
люблю Вас, мои дорогие :)
====== Глава 7-4 ======
POV Пит
– Спасибо, – говорю я, принимая чашку из ее рук.
На мгновение наши пальцы касаются друг друга, и меня будто бьет током. Вероятно, Китнисс чувствует что-то похожее, потому что краснеет и отдергивает руку.
Пробую напиток. Он терпкий и бодрящий.
– Сладкий, – констатирую я. – Раньше ты пыталась поить меня чаем без сахара, как сама любишь.
Я улыбаюсь, надеясь, что она вспомнит наши старые шутки о том, что она никак не могла запомнить: в отличие от нее, я пью сладкий чай. Но ее лицо серьезно.
– Теперь я всегда кладу сахар, – говорит она.
– Почему? – не подумав, спрашиваю я.
– Из-за Финника…
Она ничего не добавляет, но я понимаю все без слов. Это дар памяти морскому красавцу. Ее способ показать, что она не забыла.
Китнисс расстраивается, и я стараюсь перевести разговор в другое русло.
– Как дела у Хеймитча?
Ее плечи все также опущены, но она уже улыбается.
– Пьет!
Улыбаюсь в ответ. Наш ментор остается верен себе: трезвенником ему не стать.
–
И мы идем на Луговину.
Шагаем так близко друг от друга, что иногда наши руки касаются. Мое сердце замирает с каждым таким прикосновением.
Когда мы уже на месте, я рассматриваю аккуратные холмики, а Китнисс укладывает цветы к надгробью сестры. Потом она садится прямо на землю, скрестив ноги, и начинает тихо всхлипывать.
Это инстинкт, но я хочу ее защитить даже от самой себя.
Кладу руку на ее плечо, но, очевидно, она так погружена в себя, что вздрагивает от неожиданности.
Резко поворачивает ко мне свое заплаканное лицо, и мне кажется, я снова вижу в ее глазах ужас, как когда-то давно во время приступов.
Замираю. Что делать?
Но она сильно зажмуривается и сжимает кулаки так, что ее ногти впиваются в нежную кожу ладоней. Китнисс сидит так несколько минут и когда, наконец, снова смотрит на меня, то ее взгляд снова нормальный.
– Приступ? – неуверенно спрашиваю я. – Они не прекратились?
Молчание. Уже начинаю думать, что ответа не будет, когда она говорит.
– Я почти контролирую их, – в ее голосе неловкость. – Приступы всегда слишком яркие.
– Что ты имеешь в виду?
Китнисс поворачивается ко мне и внимательно смотрит.
– Вот сейчас ты обычный, – произносит она. – А когда ко мне приходят ненастоящие воспоминания, то они такие… Яркие! Мне не подобрать других слов, – вздыхает она. – Просто яркие и цветные.
– И тогда ты знаешь, что это ложь?
Она отрицательно качает головой.
– Нет. Иногда бывает недостаточно видеть разницу, – ее голос грустный. – Это внутри меня. Мои воспоминания. Разницу я вижу, но не знаю, где правда, а где ложь.
Сижу рядом, но не могу помочь.
Каково это – не знать наверняка, какие из твоих воспоминаний настоящие, а какие внушили тебе под действием яда?
И тут меня осеняет.
– Помнишь, мы договаривались, что ты будешь спрашивать у меня, если в чем-то не уверена?
Она недоуменно смотрит и пожимает плечами.
– Правда или ложь?
– Да, – восклицаю я. – Когда будут сомнения, просто спроси у меня.
Китнисс кивает, но не задает вопросов.
Ее глаза смотрят вдаль, слезы высохли. Ветерок раздувает отдельные прядки, выбившиеся из косы.
– Есть один вопрос, который не дает мне покоя, – спустя время говорит она. – Это воспоминание обычное, я не нахожу в нем ярких красок. И это сбивает меня с толку.
– Спрашивай, – киваю я.
– Тогда на площади… Ты видел, что у моих ног взорвалась бомба и меня ранило. Правда?