Фэнтези 2003
Шрифт:
И все это — «Немхез». Шагает, скользит, ударяет... Вырывает сердце, стоя перед богом — и движение от бедра, словно выхватываешь меч...
Что потом?
— У тебя здорово получается, — улыбается она, дождавшись его после тренировки, за которой она наблюдала, сидя у дальней стены зала. Все знали, на кого она смотрит, все завидовали. Сменявшие друг друга партнеры пытались победить его у нее на глазах — чтобы взглянула и на них... Особенно тот, во втором спарринге — когда пришлось ударить почти в полную силу.
— Меня учат как и всех, — пожимает парень плечами, изо всех сил
— Ты, наверное, учишься не как все, — продолжает она улыбаться, отлично понимая, что сейчас с ним происходит, но довольная своей властью, обоим до конца не понятной, но такой увлекательной, просящей испытать себя снова.
— Давай сходим куда-нибудь? — как всегда краснея и чуть запинаясь, спрашивает он, кое-как справившись с ураганами, бушующими у него внутри.
— Не хочу сегодня никуда, — вдруг отвечает она, даже сама не зная почему. — Может, научишь меня так же?
— Как же? — мрачно интересуется он.
— Как «Немхез вырывает сердце, стоя перед богом».
— Девчон... Девушкам это не к лицу, — сделав серьезное лицо, отвечает парень, стараясь подражать интонациям наставника. Получилось довольно похоже. Только, похоже, она недовольна.
— Ну, конечно! — сердито встряхивает девушка головой, отворачиваясь (власть! власть!). — Девчонкам надо ждать, пока появится какой-нибудь очередной Немхез, придет, изнасилует, убьет...
— Ладно, я научу, — вздыхает он. — Только глупостей всяких не говори... «Изнасилует, убьет»! Немхез один такой был, кто Права попросил...
— А другие что же — не могут попросить?
— А другие думают, что будет потом...
Она вдруг заливается смехом — звонким, радостным... Но почему-то обидным. А потом говорит нечто еще более обидное, чем этот смех. Глупость говорит, продолжая смеяться, не глядя в его сторону:
— А другие все думают — что же будет потом? Некому даже изнасиловать бедную девушку!
И смеется.
«Дура», — хочет сказать он, чувствуя, как кровь бьет в лицо, как растекается по всей коже алыми пятнами — словно кто тебя в кипящую воду окунул... Но не говорит он ей этого.
Просто берет за плечи и разворачивает к себе. И целует — так, как не целовал никогда. И она отвечает — так же...
А потом он говорит то, что никогда не говорил:
— Я люблю тебя...
Она не отвечает. Но и не смеется, когда он, сделав шаг
назад, исполняет «Немхеза, вырывающего сердце, стоя перед богом». Нет — его движения плавнее, а последнее не напоминает удар мечом. Он отдает ей свое сердце, донеся на ладони от своей груди к ее груди...
Широко распахнутые глаза — и губы, выдыхающие изумленно:
— Ты научишь меня? Так же?
Парень только кивает, удивленно вспоминая то, что сделал сейчас. Нет, наставник не узнал бы в этом движении своего «Немхеза»...
Так никто не умеет, подумал он вдруг.
Так никто не умеет — только я.
Так никто не умеет, понял он, глядя в широко распахнутые глаза той, которой сказал «люблю». Даже она не умеет — так...
Вырвать свое сердце — и отдать. Не расплата, а дар. От всей души...
Смогу ли я научить ее так же?
Вырвать сердце — и отдать?
Отдаст ли? — заныло в груди, где своего сердца уже не было, где было страшно и пусто от ожидания. Отдаст ли?
И что будет потом?
— Что произошло между Немхезом и богом? — спросил он на следующем уроке. — Откуда это движение в гаси-до? — вспомнив вчерашнюю тренировку, добавил парень, глядя учителю в глаза.
— «Немхез вырывает сердце, стоя перед богом»? — догадался преподаватель Права, в сухой фигуре которого не зря угадывались скрытые гибкость и сила. Не зря — потому что учитель повторил это движение в соответствии со всеми канонами, как учили на тренировке. И, конечно, не так, как парень изобразил это перед своей девушкой. Потому что в конце — удар, а не дар. Месть, расплата...
«Удара-то я и не нанес», — подумал он, глядя на застывшего учителя Права, но не видя его, а вспоминая сумбурный вечер накануне, свое признание, ее молчание...
— Да, это самое движение, — сказал он учителю, терпеливо ждущему, пока парень перелистает свои воспоминания. — Это самое.
— А ты не догадываешься? — улыбнулся преподаватель улыбкой человека, который давно все знает и только ждет, когда же его кто-то спросит. — Наверное, пора рассказать. Не- мхез добрался до бога...
Небо не смело сбросить его — оно тоже было виновно, а потому и небу он мстил, попирая ногами облака и звезды.
— Здравствуй, бог! — бросил он в спину облаченному в сверкающий доспех воину, которого встретил за последним облаком, под последней звездой.
Конечно, это был бог — кому еще здесь быть? Только богу. И Немхезу — раз уж пришел...
— Ты ко мне? — не спеша обернуться навстречу гостю, спросил бог. Блеск доспехов на нем слепил глаза. На голове — шлем. Не с рогами — это было бы странно и даже смешно. С гребнем из конского волоса. А бог задал новый вопрос: — Зачем ты здесь?
— Я в своем Праве, — ответил Немхез, не решаясь приблизиться к не спешащему повернуться ему навстречу’ богу-богаты- рю. — Ты сам дал мне его.
— Знаешь, почему?
Вопрос бога сбил с толку, как хороший удар, сбивающий с
ног.
— Знаешь, почему я дал вам это Право?
Бог обернулся. Лицо мертвеца. Посиневшие, распухшие губы, налитые болезненно-красным глаза, пугающе бледная кожа — следы отравления одним из редких ядов, секрет приготовления которых давно уже забыт. Помнят лишь следы, которые он оставляет. Бледность лица, посиневшие губы, красные глаза...
— Я был лучшим из воинов, — слетело с распухших губ. — Я выходил один против армий — и побеждал. Мне не было равных — прежний бог дал мне Право на силу. Но я был один — а один в поле не воин. Пока я побеждал армии, кто-то вырезал моих родных. Пока я защищал и нападал, оберегал и разрушал, укреплял границы и расширял их — кто-то губил моих друзей. Я был один — и не мог быть всюду и со всеми, не мог защитить всех и каждого... Я даже отомстить не мог — не знал кому. А потом меня просто отравили — представляешь, Немхез? Не армии, не чародеи, не могучие герои, способные