Фэнтези 2003
Шрифт:
Пишта в Древнего и верил и не верил. Если, проснувшись ночью, мальчишка вспоминал о Неотвратимом взгляде, он укрывался с головой, воображая, что Древний рядом и только и ждет, чтобы он, Пишта Шукан, выбрался из-под спасительного одеяла. Днем ночные страхи казались глупыми. В самом деле, зачем Ему мухи или жабы? Отчего Он появляется лишь на вершине Лета, почему не вредит деревьям и кто может о Нем знать, если Его никто не видел?
Последний День Страха был без малого три сотни лет назад, если вообще был, а может, все это и вовсе выдумки? Правду сказать, Пишта утром полез на крышу отнюдь не за воробьями. Ему хотелось утереть нос всем замковым мальчишкам,
— Твой сын, Шуканэ?
— Да, сударь.
— Сколько ему?
— Десять. Разбойник каких мало, потому мы и подзадержались.
— На крышу полез? — участливо спросил Балинт.
Пишта залился краской и кивнул головой.
— Правильно, — неожиданно одобрил герцог, — если бы мне в День Страха было десять лет, я бы тоже полез поглазеть на Древнего. Имре, — Риссаи обернулся к вошедшему темноволосому юноше лет пятнадцати, — что там?
— Я объехал вокруг замка и обошел дворы. Все в порядке, но Оно приближается. Это точно.
— Вот как? — сильная рука сжала плечо Пишты. — Ну, воин, пошли, поглядим вместе.
— Отец, — встрепенулся Имре, — я с тобой!
— Разумеется. — Герцог повернулся к Шукану. — Мы сейчас вернемся. Никого не выпускай. Слышишь? Времени должно хватить, но мало ли...
Капитан замка подал знак пятерым алебардщикам и встал у прохода, хотя никто из спустившихся в подвалы не выказывал ни малейшего желания выйти наружу. Когда Пишта услышал, как сын герцога произнес: «Оно приближается», ему тоже захотелось забиться куда-нибудь в уголок, но Риссаи держал крепко. Втроем они поднялись по крутым серым ступенькам и оказались на залитом солнцем дворе. Такого Пишта Шукан еще не видел и не хотел видеть. Одно дело слушать, что в День Страха все живое и способное двигаться прячется и разбегается, и совсем другое — оказаться на словно бы вымершем дворе.
Было очень тихо, очень душно и очень страшно. Могучие каштаны, веками сторожащие замок, невозмутимо вздымали к небу могучие кроны, но Пишта готов был поклясться, что им страшно, так же как и закрывшимся, словно перед дождем, одуванчикам и словно съежившимся борщевикам, обычно нагло раскидывавшим мясистые листья. Небо было мертвым — ни облачка, ни птицы, ни хотя бы бабочки или мухи. Пишта глянул под ноги — здесь неподалеку проходила муравьиная тропа, но насекомые исчезли. Сказка оказалась правдой — все, что могло спрятаться, спряталось.
— Я не думал, что это правда, — герцог словно подслушал его мысли, — даже когда стали прибывать гонцы, а алийский шар начал светиться...
Про алийский шар Пишта слышал от отца. Странная вещь, присланная заманским султаном одному из древних королей в обмен на право похоронить убитого в битве брата. Обычно молочно-белый и холодный, шар этот по мере приближения Дня Страха наливался тревожным багровым светом, становясь сначала теплым, а потом горячим. Кто и когда создал эту вещь, не знал никто...
—Стой тут. — Балинт выпустил плечо Пишты, и мальчик вздрогнул, словно пробуждаясь от сна. — Если что, беги вниз и вели отцу закрыть двери. На нас не оглядывайся.
С бешено колотящимся сердцем сын капитана следил, как великий Риссаи, широко шагая, вышел на середину двора и встал, обернувшись лицом на восток, откуда, как рассказывали, и приходил Древний. Пишта на всю жизнь запомнил страшную, давящую тишину, недвижные кроны каштанов и высокого, темноволосого человека, облитого безжалостным солнечным светом. Балинт стоял, положив руку на рукоять своего знаменитого меча, и вглядывался в слепящую даль. Сердце мальчика защемило, и он, нарушив приказ, бросился к герцогу и встал рядом, лишь на мгновенье отстав от Имре. Так для Иштвана Шукана началась служба длиной в жизнь.
Небо на востоке порозовело, словно там собралось взойти еще одно солнце, в лицо пахнуло жаром. Трое во дворе Рис- ского замка стояли и ждали сами не зная чего. Горячий ветер крепчал, разбуженные деревья закачались и зашумели глухо и грозно, воздух наполнился мелкой, скрипящей на зубах пылью.
— Теперь пора, — резко сказал герцог, — возвращаемся.
—Отец, — вскинул голову заметно побледневший Имре, — мне не страшно...
—А мне страшно, — отрезал славящийся своей отвагой на всю Эгорию полководец. — Вниз. И живо!
Пишта не помнил, как они скатились по ступенькам и как он оказался в самом дальнем углу подвала рядом с матерью и сестрами.
Глава 2
От Вечности тоже можно устать, и он устал. Те, Кто Были Раньше, видели рождение и расцвет этого мира, а ему достался вечер, холодный, бесконечный вечер. Он хотел одного — покоя, но покой нужно заслужить. Нужно найти живое создание, способное вместить Силу и Знание, открыть ему цену Крови, Власти и Золота, и лишь после этого можно уйти на покой. Как же он устал, раз за разом пролетая Древним Путем и не находя никого. Их род проклят, они обречены нести свое могущество в одиночестве, не имея права даже на смерть. Их время, время золота и огня, миновало, на земле расплодились жалкие создания — он может убивать их тысячами, но зачем это ему? Он хочет только свободы и покоя.
Его предшественники упокоились на грудах золота в Иль- даранских пещерах, а он все еще жив. Ничтожные обитатели
некогда грозного мира не желают менять свою смешную участь на величие, они бегут от него, а он не может опуститься на землю, не может никого схватить и заставить принять проклятое могущество. Ему дозволено лишь летать раз и навсегда проложенным путем, глядя вниз, в безумной надежде отыскать комочек жизни, готовый принять его груз. Каждый раз, поднимаясь над Черными горами, он исполнялся уверенности, что найдет, но смертные твари в ужасе разбегались, а он мчался вперед, пока внизу не вскипали валы Яростного моря. Дальше путь был заказан, и он возвращался в пещеры смотреть сны о навеки ушедшем, чтобы в День Горечи пробудиться и взлететь над скалами, ожидая избавления. И не было никого, кто бы мог ему помочь... Но что это? Что?!
На его призыв ответили. Неужели поиск окончен? Какое смешное создание. Маленькое, жалкое, исполненное гордыни и злобы. Сколько в нем ярости! Разумно ли отдать Силу ему? Но, отринув это существо, он вновь приговорит себя к жизни, а он больше не может! Он так устал, и потом этот мир пережил свой расцвет, а что может быть хуже доживанья?
Зачем эта суета под остывающим солнцем? Кому нужны ничтожества, занявшие место гигантов? Если его выбор погубит то, что он сейчас видит, будет ли это Злом? Нет, это будет Освобождением!