Фэнтези 2003
Шрифт:
— О, заходи, дорогой казак! По лицу вижу — драться пришел. И что это у вас за манера такая, чуть где черта увидали — сразу в амбицию?!
— Ах ты, нечисть поганая! — говорит казак, а сам уже рукава засучивает. — Да если вас, так через эдак, не бить, то, глядишь, вы всей Россией править вздумаете.
— Ни-ни! — успокаивает черт, но двигается так, чтоб меж ними всегда столик с шахматами был. — Зачем нам такой геморрой? Давай-ка лучше в шахматы сразимся. Игра мудреная, заграничная, всеми военными весьма почитаемая. Сам граф Александр Васильевич жаловал...
— Суворов-Рымницкий! — догадался казак. —
— Душу.
— Не нарывайся!
— Понял, понял... — повинился черт. — А давай фуражку казацкую. Синий верх, желтый околыш, лаковый козырек! Можно примерить?
— Вот выиграешь, тогда и мерь! — обрезал казачина и покрутил усы. — А ты ставь хвост в мясорубку, если моя возьмет.
— По рукам!
Засели за игру. Черт бутылочку принес, тяпнули за знакомство и начали.
На десятом ходу у казака меньше половины фигур осталось. Обидно ему рогатому проигрывать, да что сделаешь? Изловчился казак, плеснул себе и супротивнику, а пока черт водку пил, взял да и свистнул у него ферзя. А чтоб вражина не заметил чего, он этим ферзем свою стопочку закусил... Через два хода черт — тык, мык, где фигура?
— Съел, — честно отвечает казак.
— Не может быть, побожись!
— Вот те крест!
Пожал черт плечами, налил еще. Выпили, опять сидят, думают. Нечистому и невдомек, что казак вторую стопку его пешкой захрумкал. Зубы крепкие, организм закаленный, главное, чтоб заноза в язык не попала...
— Да у меня здесь пешка стояла!
— Где ж она?
— Ты шельмуешь, казак! Куда пешку дел?
— Съел!
— Врешь! Побожись!
— Вот те крест — не вру! Съел я ее!
Бедный черт аж пятнами пошел. А игра уже не в его пользу. Ход за ходом, зажал казак черного короля в угол. Понял черт, что проиграл. Добавил для храбрости и попросил:
— Вижу, что подфартило тебе. Но будь человеком, расскажи, на каком ходу ты моего ферзя съел?
— Не помню... — честно закашлялся казак, постучал себя кулаком в грудь и сплюнул горсть опилок. Посмотрел на него черт, подумал, и счастье догадки озарило его лицо.
— Чтоб я еще раз с вашим братом взялся в шахматы играть — да ни в жизнь! — заключил нечистый и грустно пошел за мясорубкой...
ЕЛЕНА КЛЕЩЕНКО
Цыганская кровь
Князь Георгие встал из гроба. Выругался, зацепясь манжетой за пыльную крышку. Что поделать — слуги в подвал не наведываются его же собственной княжеской волей...
Столь же пыльно было и в узком проходе потайной лестницы. Зато в верхних покоях все сияло чистотой. Холопы вольны догадываться и держать свои догадки при себе, но избранницы, попадающие в эту спальню, не должны питать никаких подозрений — до поры... Посему решительно все здесь, от белого полога над ложем до венецианского зеркала и ночного сосуда, — все было именно таким, каким и должно быть в спальне светлейшего князя.
Контраст между показным великолепием всех вышеназванных бесполезных предметов и многовековой грязью в любимом обиталище хоть кого взбесит, и поэтому владелец замка после захода солнца обычно пребывал в дурном расположении духа. Он хлестнул камердинера по морде белоснежной рубашкой с запачканным кружевом, изодрал когтями в клочья полдюжины батистовых платков и яростно щелкнул зубами на кудрявую болонку, приветствовавшую хозяина веселым визгом. Да не подумает читатель о князе дурно — от песьей крови у него делалось несварение желудка, и его любовь к Фифи была бескорыстной. Как всегда, его позабавил яростный лай маленькой собачки, увидевшей его зубы. «Ну, не сердись, милочка, больше не буду. Пора к цыганам».
Уже не первое десятилетие специалисты в области современной низшей мифологии пытаются разрешить вопрос: почему вблизи замка, принадлежащего вампиру из знатного рода, всегда обретается цыганский табор? В самом деле, вероятность случайного совпадения весьма мала. Всегда и везде, зовут ли вампира Влад или Страд, в нашем мире или в параллельном, или в параллельном параллельному — где он, экстравагантный господин, любитель ночных прогулок, там и они, со скрипками, шатрами и буйными плясками! Высказывались различные предположения, призванные обосновать эту зависимость: болезненное тяготение души, закосневшей во зле, к романсам и скрипичной музыке; преступная связь на почве похищения белых младенцев; шпионаж цыган в пользу вампира. Странным образом, ни в одной из работ не присутствует простейшая гипотеза.
Цыгане для вампиров — источник пищи.
Всякий знатный вампир рано или поздно (обычно лет этак за сто-полтораста) приходит к убеждению, что пить кровь из подданных следует лишь в переносном смысле, как делают все добрые господа: налог со свиньи, с дома, с дыма, право первой ночи, а также всех последующих... Если же в деревнях вокруг замка беспрестанно чахнут и умирают поселяне и если ваши владения не очень велики (а управлять большой страной исключительно по ночам куда как трудно!) — рано или поздно неблагодарные смерды попытаются использовать не по назначению вилы, топоры, а то еще, чего доброго, и остро заточенные колья из тына. Князь Георгие когда-то собирался приказать управителю, чтобы все эти тыны и частоколы были заменены на плетни, но потом устыдился собственной слабости.
А цыгане — это дело другое... Почему бы господину, в чьих жилах течет благородная кровь, не гулять до рассвета с цыганами? Кто его за это осудит? Менее всего сами цыгане. Они люди свободные, но бедные. Когда дети болеют и умирают, это, само собой, плохо. А когда в таборе гуляет настоящий князь, который за все платит золотом, за гадание ли, за пляску, за кружку вина — за все по золотому дает, а серебро, буде принесет усердный корчмарь, швыряет кому попало, жжет оно ему руки!.. — когда такое счастье привалит, это очень хорошо. Только дети — они, сопливые, у бедных людей всегда болеют, а настоящие господа не часто попадаются. Вот и стоят изодранные шатры на крутом берегу речки, в виду белых
башенок замка. Один табор откочует восвояси, выгнанный упорным поветрием, — другой заявится. А если не заявится — ну, тогда уж поболеют крестьяне, не все им пироги с краденой дичью трескать!
— Сколько раз говорить тебе, барон, — не жри чеснок, не переношу этого запаха! — Как и подобает лишенному дыхания и биения сердца, запахов князь не различал. Вернее, для него это не было запахом, но ядовитые эманации чеснока болезненной дрожью проникали в самые кости, будто пила пьяного полевого хирурга.