Фэнтези 2003
Шрифт:
Ощутив жуткий голод, он, разом позабыв о бесах, набросился на еду. Ломоть хлебца в мед — и в рот. В мед — и в рот. Объеденье, братцы! И молочком парным из кубка запить. Вряд ли в раю кормят лучше! — пришла в голову совершенно крамольная мысль, и Ганс поспешил заесть крамолу пышкой с тмином.
А за столом тем временем творилось весьма неприглядное действо. Явно проголодавшиеся бесы через силу глотали, давились, икали, харкали, плевались, отчаянно кривились и гримасничали; двоих стошнило прямо на пол. Приятель Калаор трижды кряду пытался уцепить когтями серебряный кубок с молоком — и всякий раз, шипя, отдергивал пятерню. Наконец скрипнул клыками, вцепился в заклятую посуду (явственно запахло жареным!) и опрокинул кубок в пасть, но случайно задел краем нижнюю губу.
Визг, вой; чуть не плача, дьявол смотрел на разлитое молоко.
Пострадавшая губа вспухла дыней.
— Помочь?
Дьявол уставился на Ганса, как на сумасшедшего. Быстро склонился к уху товарища:
— Цыть, Зеки! Хочешь, чтоб срок накинули?! За милосердие, будь оно неладно? Что ж я, распоследняя овца — друга подставлять?!
— Но я же вижу, как ты мучаешься! — горячо зашептал в ответ Ганс. — Давай пособлю.
— Осторожней!
Но Ганс Эрзнер, не слушая четырехглазого рогача, уже наполнил кубок молоком до краев. Подмигнул четырехглазу:
— Разевай пасть!
— Плюнь! Плюнь туда! — прохрипел Калаор.
Жаль было портить прекрасное молоко, но раз человек... тьфу! — дьявол просит... Именно что — тьфу! Молоко с плевком ухнуло в глотку Калаора. В утробе беса громко заурчало. Давясь, он зажевал корочкой хлеба и тяжко выдохнул облако гари.
— Эх, Зекиэль... хороший ты чертяка...
Внезапно дьявол умолк и пристально уставился на руку Эрзнера, все еще сжимавшую кубок. Ганс без видимой причины смутился, разжал пальцы и поспешил спрятать руку за спину. Но Калаор еще долго не сводил с него взгляда и, как показалось Гансу, вновь начал принюхиваться. Наконец четырехглаз помотал уродливой башкой, словно пытаясь стряхнуть наваждение.
Хмыкнул.
Отвернулся.
После обеда в мастерскую не пошли: вечером бесам полагалось заметать следы. А если по-простому — подметать улицы и дорожки поселка. Гансу тоже всучили метлу. На дорожках откуда ни возьмись объявилась палая листва, сухие ветки, пыль и прочий мусор, так что дьяволам нашлось, чем заняться. Мусор собирали в ямы, прикрытые стальными крышками в форме венца. Затем в яму выливалась бадья воды, и туда же бросались неприятного вида обрубки, которые разносил Аза- тот. Обрубки шевелились.
Это называлось «прятать концы в воду».
Ничего трудного в подобной работе Эрзнер не нашел. Дурацкая? — да, но никак не мучительная. Однако бесам и тут приходилось несладко. Пыль ела им глаза; лапы, сжимавшие метлы, то и дело сводило судорогой; двигались дьяволы хромая, страдая одышкой. А от музыки в небесах их прямо-таки Корежило. Ганс же особых неудобств не испытывал, а потому
споро подмел выделенную ему дорожку, после чего помог запыхавшемуся Калаору.
Наконец последний «венец» с лязгом водворили на место. Небесные гимны смолкли, и Калаор устало вытер пот со лба.
— На сегодня — все. Шабашим, — объявил он.
— Тяжелый денек выдался? — Ганс сам не понял: это был вопрос или сочувствие?
— Да уж... А тебе, смотрю, все нипочем! Ни соль в пыли, ни метла осиновая, ни столовое серебро... Прежний Хват Зеки: в святой воде искупай, скажет — серная ванна! Хорохоришься, старина, двужильного строишь... Надолго ли хватит? В прошлый раз, помнишь, едва не загнулся...
— Не помню, — признался Ганс Эрзнер. Он больше не боялся четырехглаза. Ни капельки. — Да и ты, как я вижу, ни черта не помнишь. Я ведь не дьявол Зекиэль. Я человек Ганс Эрзнер, слуга барона...
— Дьявол? Ясное дело, ты не дьявол, Зеки! Ты демон, честный демон-Талисман. А что слуга барона... Не любил ты этого слова: «слуга». Никогда не любил. Но барону служил верно. Зря только Договор нарушил. Потом отдохнул бы, в Лимбе отлежался... Эх, Зек, тебя учу, а сам!..
— Разуй уши, Калаор! Я человек. Понимаешь: че-ло-век! Ганс Эрзнер. Да посмотри же ты на меня! Разве я похож на демона?! Ни рогов, ни копыт, ни чешуи...
Эрзнер осекся. Он впервые видел, как демон смеется. Можно сказать — заходится от хохота. И нельзя сказать, чтобы это было самое приятное зрелище в его жизни! Казалось, внутри четырехглаза случилось землетрясение.
— Ну ты и шутник, Зекиэль! — прохрипел Калаор, отсмеявшись. — Эк тебя часовня приложила! Человек он, понимаешь! Рогов у него нет, понимаешь! Умора!
Демон вновь затрясся от хохота, и тут очертания его начали меняться. Сперва перед Гансом залилась смехом полногрудая красотка, весело подмигивая оторопевшему старику. Однако любоваться пышными формами Гансу довелось недолго. Красавица превратилась в седовласого горбуна с бородавкой на носу, горбун — в слизистую тварь, тварь — в барона фон Хорнберга, барон — в дракона, дракон — в вороного, как смоль, единорога... Ни драконов, ни единорогов Ганс живьем, на свое счастье, не встречал, однако опознал по виденным в замке гобеленам.
Метаморфозы завершились так же внезапно, как и начались. Перед Эрзнером вновь стоял Калаор в знакомом обличье, пыхтя, словно после быстрого бега.
— Маскарад это, Зеки. Кого ты думал обмануть? Гончих? Меня?..
Неожиданно демон умолк. С донышек его глаз-воронок всплыла тень сомнения. Он еще раз принюхался.
— Ну-ка, присядем. Устал я...
Эрзнер послушно опустился на скамейку.
— А ведь ты не врешь... Зеки? Или не Зеки? — Калаор говорил сам с собой, и Ганс не решился прерывать демона. — Пахнет от тебя странно. Вроде Зекиэлев запах, а вот сейчас... Точно, человечьим духом потянуло! Говоришь, в часовне тебя взяли?
— Ну да, на выходе...
— Что ты там делал?
— Руку нес на алтарь!
— Умом рехнулся? Какую руку? На какой алтарь?!
— Железную руку! Баронскую! Она барона придушила, из окна выпала. Я гляжу: в часовню ползет. По лужам. Надрывается... Ну, я и помог. Жалко стало...
— Чистая скверна! Чтоб мне нимбом накрыться! Значит, у Зекиэля все-таки получилось? Значит, не байки? Не суеверие?! Хват, дружище! Обвел Гончих вокруг хрена!
Калаор беззвучно кричал, вскинув лапы к темнеющему небу. Потом упал на скамью, мечтательно улыбаясь. На миг морда исчадия показалась Гансу почти человеческой.