ФЭНТЕЗИ-2004
Шрифт:
Быть доблестным — значит быть немного актером.
Это когда делаешь вид, что почти не устал после суточной разведывательной вылазки. Или когда говоришь товарищу, истекающему кровью: «Гордость за подвиг сына высушит слезы твоей матери!» Это когда твоим воинам нет разницы — штурмовать замок или грабить обоз — они сделают все с одинаково правильным выражением лица.
Но актерство приедается, вот в чем проблема. Не прошло и трехсот лет, как доблесть Лорчей превратилась в верность Лорчей.
Верность — это когда ты делаешь вид,
Кому только не был верен Дом Лорчей!
Сначала Лорчи были верны своим принципам, потом — союзническому долгу. После — Империи и лично императору. Сотню лет спустя — Дому Гамелинов, а потом — их заклятому врагу, Дому Пелнов. Не говоря уже о верности идеалам мужества и отваги…
Когда Лорчи сделали верность своей профессией, у них появились деньги.
Оказалось, верным быть выгодно. Нужно только как следует выбирать кому верить, всегда брать хороший задаток и не зевать. А вдруг для доверия больше нет оснований и пора хранить верность кому-то другому?
Вместе с деньгами у Лорчей появились наемники.
Оказалось, что хваленой верности Лорчей можно научить кого угодно. Желательно, правда, чтобы этот кто годно был физически вынослив и несентиментален.
Вместе с наемниками у Лорчей появилось свободное время. Они полюбили книги, хорошую посуду, цветущие деревья и духи.
Так Дом Лорчей стал самым утонченным и самым заносчивым Домом Синего Алустрала.
Даром что полы в хмурых замках Лорчей по традиции мели ритуальными метлами из настоящих человеческих волос. Как в те времена, когда Лорчи были отважны.
Однажды утром, на рынке, Сьёр, молодой аристократ из Дома Лорчей, увидел прокаженного.
На руках прокаженного не хватало пальцев, а на лице — носа.
И смердело от него отвратительно. Так сильно, что даже те прохожие, которые поначалу были не прочь подать калеке, через три шага к миске для подаяний отзывали свои благие намерения назад. Словно в рассеянности, прятали они гроши обратно в кошельки и отворачивали.
У Сьёра охоты подавать не возникало никогда, а значит изображать рассеянность ему было ни к чему. Он оставался таким же, как всегда: хищным, пружинистым и дерганым.
Сьёр зажал пальцами нос и, широко ступая, зашагал к своей цели — публичному дому с милым названием «Прикосновение».
В переулке на северной окраине города, где по традиции все «прикосновения» и «отдохновения» квартировали, путь Сьёру преградил бродяга, который спал прямо поперек дороги.
Через бродягу Сьёру пришлось переступить.
У лежащего были грязные сивые патлы и длинные желтые когти. От его платья несло рыбой — в нагрудном кармане лежала четвертина копченой камбалы, которой он собирался отобедать.
Сьёра даже передернуло, так сильно
Запаха рыбы Сьёр вообще не переносил. Он напоминал ему о людях, которые зарабатывают рыбой на жизнь: о продавцах и перекупщиках на оптовом рынке, о раздельщиках тунцов и их малолетних, но уже по-взрослому испорченных помощниках. А также о рыбаках, более всех безразличных к вопросам гигиены: все равно, мол, шторм умоет и подмоет.
Выводы Сьёр сделал быстро.
Если бы не похоть, тягучая, наглая и безадресная, не шагал бы он через рыночную площадь, где прокаженные, как у себя дома. И в «Прикосновение» не пошел бы. В этом улье сладострастных воплей, в этом театре некрасивых чувств — пустых и, кстати, недешевых — делать ему было бы совершенно нечего, кабы не чувственная тоска.
И тут Сьёр понял: ему срочно нужна настоящая любовь. Тогда можно будет не ходить никуда, кроме нее.
Случилось так, что ходить Сьёр стал к своей родственнице Ливе, моей госпоже, моей любимой.
В ярко освещенной полуденным солнцем гостиной замка Сиагри-Нир-Феар, что в переводе с увядшего языка, на котором говорили Лорчи доблестные и отважные, значит «Гнездо Бесстрашных», сидят три женщины.
Их зовут Лива, Зара и Велелена.
Они ни за что не собрались бы вместе, если бы не обычай Лорчей каждый десятый день объявлять «сестринским». В Сестринский День, и это знает каждая женщина Лорчей, следует общаться со своими сестрами.
Сестры сидят вокруг лимонного дерева, которое растет в красивой глиняной кадке с облитыми глазурью боками. Кадка расписана знаменитым каллиграфом Лои.
Элегантные каракули Лои — дорогое удовольствие. Но заставить раскошелиться папашу Видига — отца всех троих сестер — Ливе было несложно. За шестьдесят лет папаша Видиг накупил столько именитых красивостей, что хватило бы на хорошую антикварную лавку.
Лимонное дерево тоже непростое. Скоро ему исполнится двести восемьдесят лет. Это — одна из реликвий Дома Лорчей.
У дерева есть даже собственное имя. Его зовут Глядика — потому что люди, которые впервые его видят, чаще всего произносят именно эти слова.
Более двенадцати лет Глядика не цветет и не плодоносит, хотя его удобряют и нежат по-княжески. Разговаривать о том, как будет здорово, когда дерево зацветет, считается среди гостей Гнезда Бесстрашных хорошим тоном.
Впрочем, об этом сестры уже говорили. И теперь они болтают о слугах (то есть о нас). Болтает в основном Зара:
— Ливушка, радость моя, раз и навсегда заруби себе на носу — со слугами нужно строго. Ты еще молодая, жизни не знаешь… А я тебе скажу так: чем строже со слуги взыщешь, тем больше толку. Вон, взять, к примеру, мою Иннану… Я ее всегда отмечала, обходилась с ней по-человечески. И что? Какая мне благодарность? Волосы гребнем как драла — так и дерет… И грубит все время.