Фэнтези и детектив — жанры современной англо-американской беллетристики
Шрифт:
— Психологи говорят, что телесные наказания — это не очень продуктивный способ.
— Я не бил его, Терри, ради бога, прекрати этот разговор.
— … чтобы заслужить авторитет у ребенка, — не унималась жена.
— О, мне еще твоих лекций не хватало, — зло отрезал Хал.
— Я вижу, тебе не очень-то хочется обсудить эту проблему? — в голосе Терри прозвучали холодные нотки.
— Я просто сказал ему, что в своем доме я не потерплю никаких наркотиков. Вот и все.
— Ты так и сказал? — с надеждой спросила жена. — А что он? Как он воспринял это?
— Терри, ну что он мог
— Что с тобой происходит, Хал? Ты очень изменился. Что-нибудь случилось?
— Ничего, — а сам он в этот момент думал об обезьянке, надежно запертой в его дипломате с секретным замком. Интересно, если ей вздумается поиграть на своих тарелочках, будет ли отсюда слышно или нет. Конечно же, будет. Ведь это прозвучит как тема рока в какой-нибудь симфонии. Судьба позовет кого-то с собой, как это уже было с Бэлой, с Джонни Маккабом, с любимым псом дяди Вилли. Ца-ца-ца-ца. … А может быть, настанет твоя очередь, Хал?
— Ничего особенного, Терри, я просто не в своей тарелке.
— Не нравится мне все это.
— Не нравится?! — и вдруг следующая фраза вырвалась как бы сама собой., - Ну тогда прими еще одну таблетку снотворного, и все снова будет в порядке.
В следующий момент Хал услышал учащенное дыхание жены, а потом тихий плач. Он должен был бы успокоить ее, приласкать, но покоя не было в нем самом. Будет лучше для всех, если эта чертова обезьяна навсегда исчезнет из его жизни. Навсегда. Господи! Сделай так, чтоб ее больше не было…
Он долго не мог заснуть в эту ночь. Но с наступлением рассвета Хал уже точно знал, что ему нужно делать.
На второй раз обезьянку нашел его брат Билл.
Это было приблизительно полтора года спустя после смерти Бэлы. Стояло жаркое лето. Хал только что вернулся из детского сада.
Как только он появился на пороге, мама сказала: «Мойте руки, синьор, вы грязны как поросенок». Она в этот момент сидела на веранде, пила чай со льдом и читала книгу. Мама ушла в отпуск, и впереди было две недели отдыха.
Хал опустил руки под кран с холодной водой. На ручке крана остались грязные пятна.
— А где Билл?
— Наверху. Передай ему, чтобы он немедленно убрался у себя.
Хал, которому нравилось по поручению матери передавать Биллу всякие гадости, быстро сорвался и побежал наверх.
Билл сидел на полу. Дверь в кладовку была распахнута настежь. В руках у брата была обезьянка.
— Она сломана, — выпалил Хал.
На секунду ему показалось, что он вновь возвращается из ванной комнаты, как это и было в ту ночь, и обезьянка неожиданно начинает играть на своих тарелочках. Неделю спустя после смерти Бэлы у Хала вновь появились кошмары. Ему снились то обезьянка, то Бэла, но в точности он не мог вспомнить, что… Он проснулся от собственного крика, на секунду ему показалось, что мягкое пушистое тело обезьянки покоится на его груди, что сейчас он откроет глаза и увидит ее звериный оскал. На самом деле он просто обеими руками сжимал собственную подушку. Мать была уже у его постели. Она начала успокаивать его, дала попить водички, и вложила в рот похожую на кусочек мела таблетку детского аспирина. Мама думала, что его мучают кошмары из-за неожиданной смерти Бэлы. Но
Воспоминания пронеслись перед его внутренним взором, и, может быть, поэтому, видя ЕЕ сейчас в руках брата, он не на шутку испугался. Особенно его пугали музыкальные тарелочки.
— Сам знаю, — сказал Билл и отбросил обезьянку в сторону, — Глупая вещь.
И обезьянка шлепнулась прямо на постель Билла. Она лежала, уставившись в потолок своими ничего не выражающими глазами, крепко сжимая в лапках тарелочки. Халу даже не хотелось смотреть на нее.
— Ну что, спустимся и попьем пепси-колы, — предложил брат.
— Я уже растратил всю мелочь. Потом мама сказала, что тебе следует прибраться здесь.
— Это можно сделать и позднее. Я могу одолжить тебе монету, если хочешь.
Билла, конечно, нельзя было назвать слишком заботливым братом. Как-то он не разрешил поджечь ему канат из настоящего джута. Иногда пинал его, давал затрещины, но, в общем-то, он был ничего.
— Ладно, — согласился Хал, — только я сначала заброшу эту обезьянку назад, в кладовку, хорошо?
— Успеем, — сказал Билл, вставая, — Пошли.
И Хал подчинился. У Билла был переменчивый характер: замешкайся Хал, и пепси-колы ему уже не видать.
Напившись вволю пепси, они пошли на спортивную площадку, где ребята уже вовсю играли в бейсбол. Хал пристроился в теньке в самом дальнем углу площадки и с интересом наблюдал, как играют старшие. Домой они вернулись, когда уже совсем стемнело. И мама отчитала Хала за то, что он вытер грязные руки о чистое полотенце, а Билла за то, что он так и не прибрался. А после ужина они смотрели телевизор, и за все это время Хал так и не вспомнил об обезьянке. Он совсем забыл о ней. А ОНА тем временем каким-то образом очутилась на полке Билла рядом с фотографией знаменитого бейсболиста. Там она простояла почти два года.
Когда Залу исполнилось семь, то приглашать сиделок было уже не с руки. Миссис Шелбурн обходилась теперь только коротко брошенной фразой: «Билл, присмотри за братом». И преспокойно шла на работу.
В этот день, однако, Билл должен был задержаться в школе, и Хал вернулся домой из детского сада один. По дороге он останавливался у каждого перекрестка, подолгу дожидаясь зеленого света — так его учили. Для полной уверенности он переходил улицу лишь тогда, когда на горизонте вообще не было ни одной машины. Втягивая голову в плечи, он быстро перебегал улицу. В этот момент он чувствовал себя преступником, осквернителем праха, который вступает в запретную для людей зону.
Достав из-под коврика ключ, он открыл дверь и тут же кинулся к холодильнику, чтобы выпить стакан холодного молока. Бутылка, покрытая испариной, выскользнула у него из рук и разбилась вдребезги — осколки оказались повсюду.
— Ца-ца-ца-ца- раздалось сверху из комнаты.
— Ца-ца-ца-ца- Привет, Хал! Добро пожаловать! Может быть, я по тебе справляю панихиду? Все придут — а ты мертв.
Он застыл на месте, тупо уставившись на осколки разбитого стекла. Молоко залило весь пол. Страх охватил его душу. Он не мог понять. Почему ему вдруг стало так страшно, но безотчетный страх этот просто сидел в нем и сейчас вместе с потом выходил из каждой его поры.