Фэнтези и детектив — жанры современной англо-американской беллетристики
Шрифт:
Это было в тот день, когда умер Джон Маккаб, когда умер его лучший друг детства.
Джон медленно поднимался по приставной лестнице к своему «наблюдательному пункту». Он устроил его среди ветвей большого развесистого дерева. Столько счастливых часов они провели здесь вместе с Халом! Играли в пиратов. Призрачные галеоны, подобные «Летучему Голландцу», появлялись на соседнем озере, которое так хорошо было видно отсюда. В их воображении разыгрывались настоящие морские баталии. Звучали команды: «На абордаж! Орудия к бою! Убрать блинд, убрать фок-зейль, поднять бизань!» (господи, знать бы еще, что хоть это такое?)
Итак, в тот день
И Джонни Маккаб полетел!!! Полетел с высоты тридцати футов… и упал на землю. И его не стало.
Когда резко зазвонил телефон, первой к нему подбежала тетя Ида. Она схватила трубку и долго стояла так, слушая кого-то. В этот момент Хал был на веранде и смотрел на все происходящее со стороны, как во сне, и страшное предчувствие уже родилось в нем. А потом тетя Ида открыла рот, и из уст ее вырвалось только одно тихое «О». Это подружка тети Иды, тетя Милли, сообщила печальную весть о смерти Джонни. А потом тетя Ида сказала: «Хал, иди в дом. Плохие вести, мальчик, плохие…»
И тогда Хал все понял: «Обезьянка! Это она!!! Она все сделала!! Ну, что ты теперь выкинешь, тварь?!!»
В то день, почти тридцать лет назад, когда Хал бросил обезьянку в колодец, он не увидел своего отражения в мутной воде. Тогда он долго смотрел на игрушку. Она спокойно лежала на колючей траве. Тарелочки, казалось, были наготове, чтобы вот-вот звякнуть. Оскал огромных зубов, широко растянутые губы, шерстка, вытершаяся до залысин — чесоточные, паршивые пятна здесь и там, стеклянные глаза.
«Я ненавижу тебя,» — прошипел он. Хал обхватил все ее омерзительное тельце одной рукой. Пальцы ощутили морщинистое шерстяное покрытие, похожее на детскую пеленку.
Обезьянка улыбалась, когда он поднес ее к лицу. «Ну!» — крикнул он и не сдержался. Первый раз за все время после того, как он узнал о смерти Джонни, Хал дал волю слезам. Он плакал и тряс игрушку. Цимбалы чуть-чуть позвякивали. Это и была траурная музыка. Хал оплакивал своего друга. «Ты, ты убиваешь все вокруг! Давай! Ударь еще раз в свои тарелки! Ударь посильнее!»
Обезьянка только улыбалась.
— Ударь! — это уже была истерика.
— Говнюшка! Ударь в них! Я заклинаю, Заклинаю тебя!!
Коричнево-желтые глаза, огромные в радостном оскале зубы — и больше ничего.
Тогда он бросил игрушку вниз, сходя с ума от горя и ужаса. Он видел, как обезьянка перевернулась в воздухе, как акробат в цирке, и солнце в последний раз отразилось в ее медных тарелочках. Обезьянка шлепнулась на нос с глухим звуком. От толчка, видно, заработал механизм. И неожиданно тарелочки заиграли. Их настойчивый, неторопливый медный звон достиг его слуха, создавая странный резонанс в каменном жерле колодца: ца-ца-ца-ца.
Хал, даже тридцать лет спустя, увидел эту сцену как в яви. На секунду ему показалось, что события далекого прошлого предстали перед ним. Он отчетливо вспомнил эти обезьяньи глаза, смотрящие со дна колодца (как погребальная маска, слепок этого выражения был навечно запечатлен здесь, в грязи, на самом дне высохшего колодца).
Растянутые до предела губы, оскал и тарелочки — милая заводская игрушка.
Ца-ца-ца — кто помер? Кто помер? Кто помер? Ца-ца-ца. Джонни Маккаб помер. Вот он теперь в голубом просторе неба, с еще зажатыми в обеих руках обломками рейки. Вот он делает свой смертельный трюк, сальто-мортале. Видишь, Хал, глаза его широко раскрыты, ему страшно… А сейчас он ударится о землю — раздастся хруст. Это кости ломаются, Хал. Сейчас кровь из носа брызнет. Потом — изо рта, и Джонни так и останется лежать с широко раскрытыми глазами. Вот он — твой друг, Хал. А может быть, это ты сам?!
Застонав, Хал закрыл досками колодец. Все его руки были в занозах, но он не чувствовал боли. Звяканье тарелочек даже через наглухо сдвинутые доски доносилось до него, как в кошмарном сне. Она была внизу, во тьме, среди холодных камней. Казалось, что она все с новой и новой силой бьет в свои цимбалы и при этом ее трясет, как в конвульсии.
Ца-ца-ца-ца! Ну, а сейчас кто помрет?
Ему пришлось прорубать дорогу домой сквозь заросли ежевики. Тернии оставляли новые кровавые следы на его и без того израненном лице. Лопухи опутывали ноги. Однажды он даже упал в полный рост. А в ушах по-прежнему звучало: ца-ца-ца-ца, — как будто обезьянка преследовала его.
Позднее дядя Билли нашел его. Он сидел на старой покрышке в углу гаража и плакал. Дядя Билли подумал, что Хал все оплакивает своего друга. Да так оно и было, но это были не только слезы печали и отчаяния. Душой Хала все еще владел недавний страх, который он с такой силой испытывал в зарослях ежевики.
Хал бросил обезьянку на дно колодца днем, ближе к вечеру, а когда наступили сумерки и испарения как легкая дымка поднялись над землей, окутывая все вокруг белым саваном, именно в это время невесть откуда взявшийся автомобиль на большой скорости переехал любимую кошку тети Иды. Кишки валялись повсюду. При виде этого Билла начало выворачивать наизнанку, а Хал только побледнел как смерть и отвернулся. Тетя Ида билась в истерике (по поводу смерти Маккаба она только всплакнула маленько — и все, а сейчас дяде понадобилось два часа, чтобы привести тетю в порядок).
Хал весь был погружен в себя. Истеричные вопли тети Иды доносились до него так глухо, как будто это все происходило за несколько миль отсюда. В сердце своем он испытывал холодную, ликующую радость. «Пронесло! Пронесло! — кричало в нем все существо его. — Кошка, кошка попалась… Я жив, жив!! И брат, и дядя живы! Чемпионы родео!!!» А обезьяны теперь нет. Она там — на дне. И кошка, ей-богу, не такая уж большая плата за совершенное. Если этой твари вздумается еще раз поиграть на своих тарелочках — на здоровье. Ее слушателями будут теперь только клопы, жуки и прочие твари. Она сгниет там — на дне. Ее вонючие шестеренки, колесики, пружинки, болтики, винтики — все заржавеет и развалится. Она умрет там в нечистотах и во тьме кромешной. А пауки в конце концов сплетут ей прекрасный саван.
Но… Она вернулась из тлена.
Медленно Хал снова закрыл колодец досками, как это он уже сделал однажды, тридцать лет тому назад. В ушах его все звучало эхо: «Ца-ца-ца-ца — кто помер, Хал? Кто помер? Терри? Деннис? Или Петти? Ведь он твой любимчик, Хал, не правда ли? Может быть, настала его очередь? Ца-ца-ца-ца…»
— Брось ЕЕ!
Петти вздрогнул, и обезьянка выпала у него из рук. Хал вдруг представил, что вот сейчас от неожиданного удара сработает механизм и тарелочки опять начнут биться друг о друга и звякать.