Фэнтези или научная фантастика? (сборник)
Шрифт:
– Не ори на меня!! Ты сильнее, ты удержишь…
Ивар повернул голову.
Соседняя лопасть, тоже огромная и ленивая, уже скрывалась во тьме некой иззубренной щели. Лопасть, несущая Ивара, лопасть, за которую он имел несчастье уцепиться, спешила вслед за товаркой.
Он не поместится в щель. В мясорубку; мама, не надо, ну не надо, пожалуйста…
Он судорожно глянул вниз – далекий железный пол, пузырящаяся лужа…
Выбирай. В фарш – или в лепешку.
– Ивар, не бойся!!
Еле слышно шелестели наушники: Кай, возвращайся…
Потом в их шелест ворвался раздраженный крик Барракуды:
– Да стартуйте же! Ради Прародины, стартуйте сейчас!
Нет, Кай… Нет, нет… Скорее… Мы никуда не уйдем без тебя…
– Ивар, ты держишься?!
Он понял, что не чувствует рук. На его глазах собственные, ставшие чужими пальцы медленно разжимались.
– Давай, Онов!! Давай, Дима! Давай!
Скрип металлического троса. Ивар увидел надвигающуюся сверху тень; потом рука, цепкая, как лапа манипулятора, ухватила его за шиворот:
– Есть, Онов! Держи!
Ивар почувствовал, как пахнет Барракуда – потной кожей, паленой тканью, еще чем-то… Наверное, мокрой травой.
– Ивар… Разожми руки. Теперь разожми. Я держу, не бойся…
Неужели он не понимает, что Ивар не властен над собственными пальцами?!
Из щели несло затхлым. Отвратительный запах, запах смерти.
Наверху что-то выкрикнул отец. Не ори на меня, вяло подумал Ивар.
Руки Барракуды сдавили его до боли. До обморока…
Пальцы разжались, и верх снова поменялся местами с низом. Внизу оказался белый как молоко отец – впрочем, сейчас он уже не был белым. Лицо его понемногу багровело – перекошенное усилием лицо, натянутый, как струна, железный трос…
Вверху оставался тусклый железный пол с пузырящейся лужей. Нет, там, кажется, какие-то люди…
Мы не уйдем без тебя. Мы не уйдем без тебя, – причитали наушники. – Возвращайся… Скорее… Они… выследили шахту… Скорее…
Лопасть, секунду назад удерживавшая Ивара, неспешно влезла в свою зубчатую щель. Отец захрипел – теперь он удерживает на весу их обоих…
– Тяни, Онов! Тяни!
Барракуда сжимал Ивара руками и коленями:
– Я держу его, Дима! Тяни же!
Хрип. Глухой стон:
– Не могу…
…Возвращайся, Кай… Возвращайся…
– Закрепи трос хотя бы! Закрепи в пол!
– Нету… Сил… Не могу…
Маятник, имевший грузом мальчика и мужчину, качнулся. Тусклый металлический пол сделался ближе. По железному тросу скатилась капля крови:
– Не могу, Кай… Руки…
Женский голос в наушниках сменился мужским:
– НА БОРТ! НА БОРТ, БАРРАКУДА! Стартуем…
– Я не удержу, Кай!! – простонал Командор Онов.
Весы, подумал Ивар. Огромные весы… Мы с Барракудой – на одной чаше, отец – на другой…
Барракуда осторожно сдавил Иварово плечо; скосив глаза, Ивар увидел маленький карабин, закрепивший конец троса на его поясе. Потом на лоб ему легла горячая мокрая ладонь:
– Ивар…
Барракуда тяжело, со свистом дышал. Глаза
– Ивар… Ты еще встретишь маму. Постарайся поверить…
Ивар молчал. Тогда Барракуда выгнулся дугой, запрокидывая голову к Онову:
– Дима!! Сейчас! Будет легче! Только держи!!
Он перевел дыхание. Проговорил едва слышно:
– До свиданья.
В следующую секунду Ивара рвануло вверх. Мир взбеленился, и направления окончательно отказались считаться верхом или низом; тонкий трос тянул его, теперь уже точно тянул, и все ближе становилось перекошенное лицо отца – и Ивар не мог уже видеть…
Но все-таки видел.
Как тело Барракуды падает вниз, беззвучно ударяясь о лопасти…
Как в зал с тусклым железным полом врывается отряд во главе с красивой озлобленной женщиной…
Как Барракуда падает к ее ногам, и, отшатнувшись в ужасе, она получает в лицо целый веер кровавых брызг.
Эпилог
– …Ты возвращаешься туда, откуда все мы родом. Легкого пути тебе…
Молчание. Он знал, что, оглянувшись, увидит неподвижные лица осунувшихся людей, Регину и отца, глядящих в разные стороны, каменных, отчужденных.
– Там… твоя Прародина. Там голубое над зеленым, там накрыт для тебя стол…
Голос, произносящий слова давнего ритуала, не должен дрожать. Он и не дрожит – звучит ровно и глухо, как и полагается обрядом.
– Легкого пути… Нет на тебе тяжких грехов… – Ивар готов был запнуться, но вовремя подхватил воздуха и твердо повторил: – Нет на тебе тяжких грехов. И да не будет длинной твоя дорога… Ступай… Кай Коваль. Когда нам будет тяжело и тоскливо, пусть тебе будет легко и радостно. Пусть лучшие из нас встретятся с тобой, и воссядут с тобой за зеленые скатерти под синим шатром… Возьми…
Рука Барракуды не хотела удерживать фонарик. Ивар закусил губу и еще раз, уже без слов, попросил: возьми…
Мертвые пальцы послушно приняли из его рук тускло светящийся кристалл.
Ивар оглянулся.
Вот они, смотрят. Угрюмые и злые, и раздраженные; Регина, придавленная своим нескрываемым горем, и отец, изможденный и страшно постаревший. Все смотрят на мертвого человека в пилотском кресле и на мальчика, неподвижно стоящего у подлокотника; они – не верят?! Что Барракуда – долетит?..
Ивар медленно поднял подбородок.
Как тяжело распрямляться. Как ноют плечи и боли спина…
Но он поднимает голову. Все выше и выше.
Ну вот. Теперь он может улыбнуться.
И улыбка выходит поначалу неестественная и трудная – но с каждым мгновением все легче. Все спокойней и свободнее. И безмятежнее. Вот так…
Он стоит у подлокотника и улыбается. И знает, что сегодня пойдет к Стене Мертвых – туда, где бесконечными рядами тянутся таблички, вмурованные в искусственный камень. Где рядом выбиты имена мамы и Сани.