Фэнтези или научная фантастика? (сборник)
Шрифт:
– Ну, парень, ты ученый человек, без пяти минут бакалавр… Читай.
– Я не… – начал было Гай и осекся. Он понял, на каком языке сделана надпись – на его родном. Чуть не тысячелетней давности.
Запах аудиторий. Профессор-филолог, плакаты и схемы, словосочетания, выводимые мелом на доске…
Гай был неплохим учеником. Только не мог предположить, что вот так придется применять свое умение.
– «Прохожий, – начал он дрогнувшим голосом. – Ты вступаешь на землю общины…» Тут название.
– Какое? – спросил Крысолов все так же вкрадчиво.
Морщась от
– «Горелая…» Вроде, Горелая Колокольня. Не, Горелая Башня…
– Браво! – флейтист в восторге обнажил белые зубы, – тебе это название ничего не говорит?
Гай поморщился. По дну его памяти прошла слабая тень – но внезапное озарение помешало ей пробиться наружу. Новая мысль была сильнее.
– Мне кое-что говорит другое, – сказал он медленно. – Судя по знакам, тексту около тысячи лет.
– Чуть меньше. Но где-то так.
– Ну? – Гай выжидательно поднял глаза.
– Ну? – Крысолов, похоже, не понял.
– Так какое дерево столько простоит?! Тут камни крошатся, не говоря уже о людях, которые и знать позабыли… А трухлявый пенек ничего себе стоит, а?
Крысолов расхохотался. Долгую минуту Гай, насупившись, наблюдал за его смехом.
– Ох… молодец. Здраво рассуждаешь, и логика твоя безупречна…
Указатель за долю секунды вернулся в прежнее свое состояние; Гай отшатнулся.
– А теперь скажи мне, юноша, – голов флейтиста разом посерьезнел. – Знаешь такое слово – «проклятие»?
Гаю снова сделалось холодно.
– Вижу, что знаешь… Что, ты думаешь, долговечнее – деревяшка или проклятие?
– Проклятие, я думаю, – отозвался Гай хрипло.
– И правильно думаешь, – Крысолов помолчал, потом улыбнулся снова, и Гай почти обрадовался этой его улыбке. – Ну что, теперь поехали?
Гай обернулся и посмотрел на дорогу, уводящую в лес.
Она была живописна. Она была очень мила, эта дорога, в пятнах солнца и тени, удобная, гладкая, почти без рытвин, широкая, отличная дорога…
– Вы не передумаете? – спросил он одними губами.
Его спутник с улыбкой покачал головой.
– Что ж, – сказал Гай почти неслышно.
В последний момент у него мелькнула мысль о том, что будет, если посреди леса сломается машина; толку от этих дум не было никакого – потому что не было выбора, и потому, что первые ветви уже сомкнулись за спиной.
Конечно же, ничего страшного в этом лесу не было. Разве что густ он был чрезвычайно, ну прямо неестественно густ, и, конечно, темноват. Ни полянки, ни тропинки – дорога, узкая и прямая, и ненормально гладкая – ни дерево не решится упасть, ни кустик не выберется за невидимую черту, чистая дорога, будто каждую ночь тут в поте лица вкалывают дорожные рабочие…
Гай поежился. Ему привиделись лесовики, зеленые и лохматые, с лопатами, с сигаретами в растрескавшихся деревянных губах…
Он криво усмехнулся. Чем мучиться всякий раз на Рыжей Трассе – не проще ли лесочком, напрямик, по этой приятной во всех отношениях дороге… Господи, о чем он думает?!
Он едва успел затормозить – дорогу перебежала мелкая зверушка, вроде хорька.
Беспечные твари, думал Гай, снова нажимая
– Кстати, – сказал вдруг Крысолов. – Возвращаясь к истории о неудачливом лекаре… Ты не хотел бы знать, что стало потом с его, гм, пациентами?
– Хотел бы, – медленно отозвался Гай. – Хотел бы… знать.
– Видишь ли… Случилось так, что их поступок не простился им. И они… короче, были наказаны.
– Кем? – спросил Гай машинально. И тут же прикусил язык; Крысолов, усмехаясь, опустил стекло и с удовольствием оперся на него локтем.
– Что же, – осторожно начал Гай, – к ним снова пришла болезнь?
– Болезнь не пришла, – отозвался Крысолов небрежно. – Они сами отправились… да, гуськом отправились в одно место. Про место я тебе рассказывать не буду – но, поверь, лучше бы им просто умереть.
Крысолов выжидательно замолчал. Гаю показалось, что он, мальчишка, без спросу заглянул в темный колодец, и оттуда, из бездны, на него дохнуло таким холодом и таким ужасом, что руки на руле помертвели.
– Их позвали, и они пошли, – медленно продолжал Крысолов. – Как ты думаешь, жестоко?
– Не мне судить, – с усилием выговорил Гай.
– Не тебе, – жестко подтвердил Крысолов. – Но я спросил сейчас твоего мнения – будь добр, ответь.
– Они были темные, бедные… люди, – с усилием выговорил Гай. – Ослепленные… невежеством.
Он мельком взглянул на Крысолова – и замолчал, будто ему заткнули рот. Ему совершенно явственно увиделось, как из глаз Пестрого Флейтиста смотрит сейчас кто-то другой, для которого глаза эти – только прорези маски. Наваждение продолжалось несколько секунд – а потом Крысолов усмехнулся, снова стал собой, и Гай увидел, как на лбу у него проступил незаметный прежде, косой белый шрам.
– Что же, ты их оправдываешь? – с усмешкой спросил Крысолов.
Гай заставил себя не отводить взгляда:
– Я… не оправдываю. Но так ли они виноваты… как велико… по-видимому… наказание?
– «По-видимому», – с ухмылкой передразнил его Крысолов.
Зависла пауза и длилась долго, пока фургончик, еле ползущий, не въехал в обочину.
– На дорогу смотрел бы, – сказал флейтист сварливо, и Гай опомнился.
Они ехали и час, и другой; лес не менялся, и в нем кипела жизнь: кто-то хлопал крыльями, кто-то метался через дорогу, кто-то шуршал кустами, охотился, спасался, кто-то песнями подзывал подругу. По стволам плясали блики высокого солнца, но не один из них, как ни пытался, не мог добраться до земли. По крыше кабины время от времени молотили ветки, а Крысолов сидел, выставив локоть в окно, и напевал городские песенки десятилетней давности, и снабжал их комментариями, и мешал Гаю думать, и в конце концов добился своего – Гай смеялся.