Шрифт:
Пролог
…Ему снились большие толстогубые рыбы с удивленно вытаращенными глазами и глупыми мордами. Отрываясь от илистого дна, они всплывали вровень с застрявшим в воде человеком и, лениво шевеля плавниками, подолгу висели в насыщенном планктоном ультрамарине океана. Наверное, они хотели понять, постигнуть убогим крохотным мозгом, кто это вторгся в их владения, чего ему надо и почему он не плывет прочь.
А он не мог ни уплыть, ни всплыть за глотком воздуха. Жидкость держала его, как клей. Удушье мучило тем сильнее, чем яростнее он пытался вырваться
Поняв это, он перестал рваться на волю. Расслабился. Жить было трудно, но можно. Очень хотелось дышать, но никто не мог помочь освободиться из незримого капкана, чтобы пробкой выскочить на поверхность. Живи один, терпи один, а если приспичит бороться, то и борись один. Всегда один…
Не дергайся. И в паутине можно жить – если поблизости нет паука. Не трать силы понапрасну. Терпи. Приспосабливайся.
Что? Тебе нужен воздух? И тебе, и всем? Запомни: это всеобщее заблуждение. Если не дергаться, успокоиться, привыкнуть, то можно не дышать очень и очень долго. А если выбросить из головы лишние мысли и никогда не задумываться о несбыточном, то воздух тебе не понадобится совсем. И солнечный свет тоже. Подчинись обстоятельствам, ведь они сильнее тебя.
Ну уж нет!
Он рванулся. Перестал видеть замшелых от сонной неподвижности толстогубых рыб, потому что перед глазами поплыли цветные круги и спирали. Каждое движение усугубляло муки удушья, но он рванулся еще и еще раз. Ему удалось освободить руку. Ну, еще!..
Легкие пылали. Он извивался червяком, отлично понимая, что если даже успеет выдраться из капкана, то всплыть уже не сможет. Он слишком поздно начал бороться всерьез! Сколько времени и кислорода в легких было потрачено зря! А теперь – поздно. Молись не молись, трепыхайся не трепыхайся – итог один.
И все-таки он продолжал рваться вверх до тех пор, пока муки удушья не стали нестерпимыми. Тогда он проснулся и рывком сел на песок. Вспомнил, кто он и зачем пришел в это место. Отдышался. Выждал, пока немного успокоится пульс. Огляделся.
Рядом с ним на песке валялись три большущие рыбины с толстыми губами, глупыми мордами и растопыренными плавниками. Он пнул ногой ближайшую, и она перекатилась, как бревно, обломав грудной плавник. Вспомнилось Джеромово: «Форель была гипсовая». Конечно, заманчиво было бы просыпаться, находя вокруг себя все, что нужно для завтрака. Увы, еще никому не удавалось выспать себе еду. Со сложной органикой всегда проблемы, а уж со съедобной – просто никак. И не надо. Общие контуры биологических объектов – да, получаются. А внутри не то гипс, не то алебастр, да и тот спустя какое-то время рассыплется трухой, а потом и труха исчезнет без следа.
Неорганика получается лучше, хотя тоже имеет свой срок существования. Но пока она не рассыпалась, ею можно пользоваться. Особенно мелкими вещами. Булавка наверняка переживет человека, а грузовик станет пылью спустя несколько часов. Тут все дело в массе…
Он встал и в радиусе пяти шагов от оставленного им углубления в песке нашел четыре коробки спичек (испытал – горят), охотничий нож, моток капронового шнура, килограммовую пачку стирального порошка, запечатанную намертво (пришлось надорвать угол, дабы удостовериться в том, что это и правда стиральный
Не нашлось заказанного набора швейных игл, одноразовых лезвий для бритья, легкой куртки с капюшоном и еще нескольких мелочей. Значит, в другой раз.
Судя по находкам, он проспал часов пять и дважды видел сны. Первый сон был управляемым и принес невеликий урожай полезных вещей. Годы практики приучают видеть во сне то, что представлял себе, ложась спать, но это касается только первого сна. Второй, если до него доходит дело, редко материализует что-либо полезное, зато алебастровых монстров – сколько угодно. Великое счастье, что не живых. Приснится кошмар с саблезубым тигром в главной роли, и что же – иметь с ним дело наяву? Спасибо, что-то не хочется.
В легкий, почти невесомый рюкзачок (долго мучился, пока не выспал то, что надо) он сложил новообретенные вещи. Глотнув воды, поболтал остатком во фляжке. Маловато.
Разумеется, полную фляжку сколь угодно чистой, хоть дистиллированной воды можно было выспать, как любой другой предмет, но пить эфемерную воду – один из способов самоубийства. Сколько нужно времени, чтобы полностью вывести ее из организма? Какие-нибудь остатки раньше распадутся в пыль, причем внутри клеток. Когда-то это поражало его воображение: вода – в пыль! Потом он привык.
Ну да ничего, настоящая вода где-нибудь найдется, феодалы от жажды не умирают. Можно прямиком двинуть к ближайшему оазису…
Пожалуй, лучше все же не прямиком. На дне фляжки еще есть несколько глотков, так что спешить к роднику необязательно. Можно продолжить обход владений, поискать новых людей. Иначе они погибнут, а им надо жить. Они ведь хотят жить, хотят длить свое существование всегда и везде, даже если их жизнь лишена всякого смысла.
И особенно если среда не благоприятствует выживанию. Тут даже слабые, вытянув счастливый жребий уцелеть на первых порах, становятся если не сильными, то цепкими и умелыми, с могучей жаждой жизни.
Так уж заведено.
Живи. Подчинись обстоятельствам, перед которыми ты бессилен. Цепляйся за то, что подарено. Забудь о том, что отнято. Живи вмурованным в клей и задавай поменьше безответных вопросов. Привыкни.
Так тоже можно жить.
Плохо, когда снятся глупые сны. Неужели жизнь ничему не научила, если во сне видишь то, о чем давно не думаешь наяву – не о мелкой повседневной борьбе за существование, а о том, как бы собраться с силами, рвануться и всплыть?
Похоже, что так.
– Вот потому-то и не сидится тебе на месте, – сказал он вслух и подумал: а ведь верно. Быть феодалом и вечно слоняться по своим владениям – это тоже призвание. Дело совсем не в обостренном чутье на ловушки этого подлого мира. Феодалами становятся от вечной неудовлетворенности спокойной скотской сытостью, от невозможности усидеть в безопасном постылом оазисе. Просто те, кто лишен чутья, долго не живут.
И все равно многие норовят удрать из оазисов. Канючат, просятся в ученики. Грозятся, что уйдут сами. Верно: бессмысленно жить, как они живут.