Феодора
Шрифт:
— Так здесь пребывает император?
— О, нет, — поспешил ответить Полемон. — Император здесь не живет. Здесь даются официальные аудиенции, находится тронный зал, казармы эскувитов и помещения суда. В подвалах содержатся те, кого обвиняют в государственной измене, и, разумеется, эта тюрьма специально приспособлена для них.
Экебол понял, что речь идет об орудиях пыток. По слухам, узники, обвиненные в государственной измене, попадали в руки императорских палачей — бывших рабов с вырезанными языками, неспособных повторить то, что они могли услышать от своих жертв. Впрочем, из тюрьмы под дворцом Халк живым не вышел еще ни один узник.
— Я покажу вам императорскую резиденцию, — улыбнулся Трибониан. — Видите, вон там высится здание из желтого мрамора? Это дворец Дафны. Чуть дальше, за ним, — он указал тростью, — виднеется небольшое строение из зеленого мрамора. А от него тянется галерея к строению побольше. Вот там и живет Юстин, это дворец Сигма.
— Благодарю вас, вы чрезвычайно любезны. Расскажите же мне и об остальных зданиях.
— Дом с плоской крышей, чуть южнее дворца Дафны, занимают евнухи…
— Слишком много их развелось, — недовольно проворчал Полемон, — кишат в императорских учреждениях, словно вши, к тому же пользуются куда большими привилегиями, чем заслуженные люди.
— Большой квадратный дом справа, — продолжал Трибониан, — это главная казарма эскувитов. Здесь же живет городской префект, их начальник, кроме того, он имеет собственную виллу в Сике. Немного южнее, за стеной, находится дворец Гормизды, его крыша видна отсюда. Это резиденция наследного принца Юстиниана. Он много работает и не любит придворной суеты. Я полагаю, Юстиниана ждет большое будущее.
— Сейчас нет времени, чтобы показать вам все интересное, — снова вставил Полемон. — Но, полагаю, одно маленькое строение покажется вам забавным. Видите — оно вон там, под ярко-красной черепицей, позади дворца Сигма?
— Да, вижу.
— Это знаменитый Порфировый дворец. Каждая императрица должна разрешаться от бремени только там, и все наследники появляются на свет «в порфире». Любопытно, не правда ли?
Экебол вежливо улыбнулся.
— Не знаю. Такова традиция, а я сторонник традиций.
— В таком случае, — проговорил Трибониан, — вы получите удовольствие от аудиенции, чего не могу сказать о себе.
Полемон пропустил собеседников вперед и замешкался на ступеньках. Трибониан, понизив голос, обратился к Экеболу:
— Прием будет скучен, зато потом, насколько я понял, городской префект приглашает нас на пирушку, где соберется весьма изысканное столичное общество.
— Да, Иоанн говорил об этом. Куртизанки, не так ли?
— Это не просто куртизанки, мой друг! Речь идет о Хионе — она фамоза, известнейшая личность в столице! Каппадокиец часто навещает ее, поскольку истинный ценитель наслаждений только там найдет то, что ему нужно.
Экебол слегка пожал плечами.
— У нас тоже есть куртизанки.
— Куртизанки бывают разные, так же, как и женщины вообще.
— В отношении женщин не могу с вами согласиться.
— Мой друг, вы что-то упустили в жизни. Я советую вам уделить женщинам больше внимания, и вы не пожалеете. Это как изысканные стихи, смысл которых понимаешь не вдруг. Я считаю, что женщины — увлекательнейший предмет для изучения.
— Вы женаты, Трибониан?
— О, нет! Когда я приглашен на обед, то пробую все блюда постепенно, отдельно закуски, отдельно десерт. Не могу же я есть одно и то же весь вечер!
— Под вашим руководством, дорогой Трибониан, я далеко продвинусь в науке наслаждений! — рассмеялся Экебол.
Трибониан тонко улыбнулся.
— Вы, мой друг, не нуждаетесь в руководстве. Главное занятие Хионы и ее подруг — дарить нам удовольствие. И за это мы и все прочие горожане должны быть им особенно благодарны.
— Почему же?
— Потому что удовольствие стало необходимостью в наши дни. Когда-то жизнь римских граждан была до краев наполнена волнующими событиями. Велись нескончаемые войны, и каждый был солдатом. Необходимо было усмирять мятежные провинции, создавать новые законы и обычаи, а это, в свою очередь, давало толчок литературе и искусствам. Постоянное чувство опасности, мгновения триумфа или поражения — все это делало жизнь драгоценной. Страх заставлял по-особому ощущать полноту бытия. Ведь поистине лучше испытать бурю чувств за короткое время, чем прожить долгую пресную жизнь.
— А что же теперь?
— Вот уже целое столетие, как нам не хватает перемен и свежих впечатлений. Провинции управляются без нас, войны ведутся наемниками, законы установлены раз и навсегда. У каждого свое место в жизни, свои повседневные обязанности, все мы скованы' цепями рутины. Единственное, что остается нам, чтобы не умереть со скуки, — зрелища на Ипподроме и любовь. А любовь, мой друг, — это всегда приключение.
Трибониан улыбнулся.
— Всем этим я оправдываю собственное сластолюбие, о котором неодобрительно отзываются некоторые мои праведные друзья, например сенатор Полемон, и матроны императорской свиты, хотя, Бог свидетель, проституция у нас не ограничивается улицей Женщин, и я мог бы назвать вам имена знатных патрицианок, которые образцово выполняют домашние обязанности и соблюдают приличия, но никогда не упускают удобного случая, и зачастую их любовниками становятся мужья лучших подруг.
Они вошли в просторный зал с мраморным полом, богато украшенный мозаикой и бронзовыми скульптурами. Константин ограбил не одну державу, чтобы украсить свой дворец и столицу, и в парадном зале были выставлены поистине бесценные сокровища. Мраморные ступени вели к дверям, инкрустированным слоновой костью и завешенным пурпурным шелком, за которыми находился тронный зал, или консисторий.
— Судя по звукам, — заметил Трибониан, — у императора музыканты. Давайте войдем. Боюсь, ваше представление несколько затянется, но у вас будет время осмотреться…
В отличие от своего предшественника Анастасия, чей двор собирался почти ежедневно, кроме религиозных праздников, император Юстин давал аудиенции только по четвергам.
Тронный зал, олицетворяющий могущество и богатство империи, был величествен. Высокий потолок и стены украшали мозаики, изображающие сцены из жизни Христа. Одна из них представляла картину Рождества Христова. Богоматерь и Младенца в яслях окружало стадо любопытных коров, отодвигая на задний план пастухов, мудрецов и ангелов, не говоря уже о святом Иосифе [34] . Другая изображала Крещение: Бог-Отец восседал на облаке, позой и внешностью очень напоминая греческого Зевса, Сын скромно стоял по пояс в воде, Святой Дух в виде голубя опускался ему на голову, а Иоанн Креститель в одеянии из леопардовой шкуры стоял на камне, готовясь совершить священное омовение.
34
Имеется в виду Иосиф Обручник, супруг Девы Марии