Фермер любви
Шрифт:
Той частью сознания, которая всё ещё оставалась частью Эрриэнжел, она заметила, что инфополоса стала ярко-малиновой и сверкала новым сообщением: «МНЕМОНИЧЕСКАЯ ДОСТОВЕРНОСТЬ: ОТКЛОНЕНИЕ».
Её точка обзора наставила пистолет на чудовище. Когда оно кинулось на его всё ещё беспомощного любимца, он выстрелил. Вертящиеся проволочки тренькнули по воздуху и в клочья порвали существо. Остатки отлетели назад и плюхнулись в бассейн, всё ещё извиваясь.
Тэфилис злобно уставился, лицо — мёртвенно-бледное, пятнышки ярости пылают на скулах. «Ты сжульничал,
«Я уже жалею. Но я не мог позволить тебе убить Джэккрыса, как ты убил Тобита. Мама купит тебе другого мёрлинда; не сходи с ума».
Её точка обзора подошла к бассейну и посмотрела вниз, в воду. Ленты крови лениво текли по течению. Рябь прекратилась и она увидела там отражение серьезного маленького лица, одинакового, но не точно такого же, как у жуткого Тэфилиса.
«Мэмфис», — прошептала она. «У тебя есть близнец? Бедняжка Мэмфис».
Экран потемнел и колпак поднялся с лица Мэмфиса. Он выглядел немного бледным, на лбу блестел пот.
«Прости», — сказал он. «Я не хотел ковырять это воспоминание».
«Мальчик… это был твой брат? Твой близнец?»
«Да. Теперь он мой партнёр. Мы оба — главные акционеры в этой корпорации».
«Он здесь?» Она почувствовала, как по ней прошла дрожь страха. Это чудовище? Здесь?
Мэмфис улыбнулся, немного печально. «Боюсь, что так. Он по-своему талантлив; в любом случае, он мой брат, поэтому, я должен смириться с этим. Ну, хватит о Тэфилисе. Ты поняла ретрозонд — что происходило?»
«Не уверена».
«Я объясню. Это было воспоминание из моего детства — до определённой точки. После неё — стало фантазией». Его глаза потемнели и он опустил взгляд. «В тот день у меня не было осколочного пистолета и Кости убил Джэккрыса. Также, как он убил и следующих двух мёрлиндов, которых я получил, пока я не научился больше их не хотеть».
«Это ужасно», — сказала она.
«Это было очень давно, Эрриэнжел». Он встряхнулся и улыбнулся. «Но суть в том, что ретрозонд позволяет вернуться в наши воспоминания и что-нибудь изменить — нерешительность, чуток невезения, отношение, возможно. Что-нибудь. А потом мы смотрим, как это могло быть. Как это могло быть… Понимаешь?»
«Понимаю. Но… я то здесь зачем?» Она казалась искренне озадаченной. Её жизнь была удивительно свободна от сожалений; за исключением своего порабощения ничего она больше не могла придумать, чего хотела бы изменить.
Выражение отстранённого сожаления снова появилось на красивых чертах его лица. Внезапно ей стало очень неуютно. «Почему ты так на меня смотришь?»
Он осторожно взял её за руку. «Эрриэнжел, подумай вот о чём. Тебе посчастливилось быть любимой много раз. Почему так много?»
«Я не знаю, о чём ты». И она не знала, но почувствовала критику в его вопросе.
«Я о том, что случилось? Почему ты никогда не предпочитала остаться со своими любимыми?»
«Что за странный вопрос. Никто не остаётся вместе вечно, не так
Мэмфис мягко рассмеялся, грустно-изумленно. «Вспомни, что я сказал перед тем, как купил тебя, Эрриэнжел. Что очень немногие могут любить».
«Но я любила! Любила! Это не моя ошибка, что всегда что-нибудь случается и ведёт к переменам». Она поразилась, обнаружив, что вся в слезах.
«Ну-ну», — сказал он успокаивающе. «Мы можем это исправить, под зондом».
Слёзы текли вниз по её щекам. «Но почему? Почему ты делаешь это?»
Он показался удивлённым, а затем — сокрушающимся. «Ты права. Я и правда ещё не объяснил. Ну, слушай. Я — художник; моя форма — создание любви». Он улыбнулся выражению её лица. «О, нет, не физический акт, Эрриэнжел. Нет. Для меня эти и слишком неуловимо, и слишком ограниченно; к тому же эта сфера чересчур насыщена. Каждый — эксперт; не так ли? Нет. То, что делаю я, — другое.
Я записываю великую любовь; великую и подлинную любовь. У меня мало конкурентов, а равных мне — ещё меньше. И любовь — всегда в моде, всегда ходкий товар. Мало кто может по-настоящему любить, но всем любопытно, а самое любопытное вот что: каково это — быть по-настоящему любимым? Итак, я нахожу человека, вроде тебя, кого-то, кто красив, мил и явно привлекателен. А затем я добываю воспоминания их величайшей любви. В конце концов я монтирую эти воспоминания в чувство-чип; он становиться квинтэссенцией одного из самых сильных переживаний, которые могут испытывать люди».
«Но… почему я? Ты только что сказал, что я никогда не любила». Она почувствовала внезапную горячую острую боль возмущения и её глаза высохли. «По крайней мере, не в соответствии с твоими стандартами».
«Не имеет значения — примерно на это я надеюсь. У тебя есть все необходимые качества, Эрриэнжел. Ты была богата, так что для большинства людей в пангалактических мирах твоя жизнь — уже мечта. По этой причине у тебя было свободное время, чтобы не отказывать себе в любовных отношениях. Ты родилась красивой; ты всегда была красивой — и знала это, что придаёт безошибочный привкус твоей памяти, вкус, по которому остальные изголодались». Он поцеловал ей руку — вежливый искусственный жест. «Я ещё не знаю, что пошло не так, но мы найдём и исправим это, под зондом».
«Я не знаю», — сказала она неуверенным голосом.
«Нет, нет. Не бойся. И помни, если ты мне дашь, что я прошу, я верну тебе свободу».
Она боялась поверить ему и её недоверие, должно быть, было очевидно.
Он засмеялся. «Здесь нет никакого альтруизма, Эрриэнжел. Когда я издам чип, ты станешь знаменитой. Когда ты станешь свободной, твоя популярность будет способствовать популярности чипа, а популярность чипа — твоей популярности. Корпорация, конечно же, получит выгоду от этого взаимодействия. Известность — крайне важна, даже для художников — если они не хотят умереть от голода ради своего искусства». Лицо его помрачнело, словно он обнаружил, что действительность — неприятна на вкус.