Фермер любви
Шрифт:
У него был слабый, едва заметный запах пота, совсем не противный. Она закрыла глаза и перенесла на него побольше своего веса.
Мэмфис смотрел из её глаз, пока она их не закрыла. После этого он направил зонд так, чтобы смоделировать отдельную точку обзора, которую он поднимал, пока они оба не заполнили экран, её стройное, бледное тело, очерченное его смуглостью. Здесь он секунду помедлил. Он вернулся к обратной съёмке, продолжил поднимать смоделированную точку обзора и, в конце концов, Эрриэнжел и Гэрсо-Яо стали просто смутным пятнышком в геометрическом лабиринте сенсориума,
«Славный кадр», — сказал Тэфилис — обычная колкость, встроенная в его голос.
Мэмфис проигнорировал его. Эрриэнжел дала ему этот образ; но именно его талант подсказал, как смысл этого мгновения может быть прояснён тем, кто, возможно, однажды испытает эту любовь… или прояснён настолько, насколько это возможно, для тех, кто был не способен любить. Тэфилис был одним из этих горемык, но он был хорошим ненавистником.
«Мэмфис», — сказал Тэфилис — «она — лишь ребёнок, и ребёнок удивительно неискушённый в этом. Зачем ворошить такое незрелое переживание? Во что это может перерости, кроме какой-нибудь жалкой щенячьей любви?»
«У тебя — одна область умения; у меня — своя», — сказал Мэмфис не поворачиваясь от экрана. Он умело управлял доской зонда и сцена в сенсориуме исчезла.
«Да, конечно», — казал Тэфилис безмятежно. Он поднялся и ушёл.
На параллельной сенсорной дорожке Эрриэнжел почувствовала, как Гэрсо-Яо зашевелился, когда стал выходить из инфо-погружения. На секунду она испытала испуг; она не собиралась так долго на нём лежать. Она подняла голову так, что могла ясно видеть его лицо.
Прежде, чем она смогла отстраниться, веки его затрепетали и он проснулся. Его глаза светились несфокусированным светом; затем они прояснились и он осознал, что не один. Он попытался дёрнуться назад и в это же самое время его руки крепко сжали её, что-то вроде защитного рефлекса. Она не могла дышать.
Долгое мгновение они оба лежали без движения. Он посмотрел на неё снизу вверх и его руки постепенно отпустили её. Она не отстранилась; она пристально глядела в его глаза, позволив себе обмякнуть на нём. Его смуглое лицо слегка разрумянилось. Она представила себя на его месте — как он чувствовал тепло её маленькой груди, давление её коленей, обхвативших его бёдра. О чём он думал?
Его глаза — которые сначала казались непознаваемыми жесткими чёрными камушками — изменились. Что-то высвободилось; открытый замок упал. Его руки снова сжались вокруг неё.
Эрриэнжел почувствовала новую разновидность возбуждения. «Да», — сказала она. «Но не здесь».
Мэмфис переключил временную шкалу Эрриэнжел на неделю вперёд. Она стояла в гостиной своей квартиры, голая и привлекательно взъерошенная от занятия любовью, руки вызывающе сложены на груди. Гэрсо-Яо колебался у двери, по виду — ему было неудобно.
Мэмфис вывел отдельную точку обзора над роскошной мебелью и изысканными игрушками, которые заполняли комнату. Он смягчил фокус так, чтобы обстановка смягчилась до плавной абстракции богатых красок и драгоценных огней.
Эрриэнжел произнесла резкий звук. «Почему?»
Мэмфис плавно вернулся к виду из её глаз.
Она не могла понять нежелание Гэрсо-Яо. Она любила его, но не могла его понять. Она была богата; он был беден — это неопровержимые факты, так почему он не может элегантно принять её помощь?
Он пожал плечами. «Я же объяснил, Эрриэнжел. Я благодарен тебе за предложение, но если я приму твои деньги, я буду ослаблен. В любом случае, тебе не следует беспокоиться; мои надобности — просты и школа вполне их удовлетворяет».
«Хорошо», — казала она сердито. «Допустим… хотя я не могу понять, как приличная одежда и хорошая инфо-пластина смогу фатально тебя развратить. Но почему ты не будешь жить здесь со мной?»
Он осмотрелся, быстрый взгляд, который, казалось, составил опись её многих удобств. «Я не могу рисковать. Я могу привыкнуть… ко всему этому». Он покачал головой. «Я знаю, тебе кажется это глупым. Но там, где я родился, преуспевают только самые сильные». Он вздрогнул и на мгновение его лицо приобрело необычное выражение — смесь страха и отвращения. «Это ужасное место, Эрриэнжел. Я не могу вернуться. Я не буду подвергать опасности свою здешнюю возможность». Его выражение смягчилось. «Я уже принял большой риск, влюбившись тебя, и вообще приходя сюда. Мне следует настоять, чтобы вместо этого ты приходила в мой отсек, но понимаю, что хочу от тебя слишком многого, и ты можешь отказаться».
После он ушёл.
Идиот, подумала она… но эта мысль была смягчена любовью. Она находила Гэрсо-Яо чрезвычайно интересным — это было, словно она любила инопланетянина, настолько он отличался от других её друзей. Он, бывало, рассказывал ей странные истории о своём ненормальном детстве на улицах Войтауна; он мог петь незнакомые песни сладкозвучным тенором; он был возбуждающим в постели со своим нетренированным энтузиазмом и своими непроизвольными жестами любви.
Она почувствовала приятное изумление своей собственной смелости в выборе такого необычного возлюбленного. «Ты — диковинка», — прошептала она, обращаясь настолько же к себе, насколько и к Гэрсо-Яо.
Мэмфис переключил её воспоминания на параллельный следовой вектор и прокрутил их на месяц вперёд. Его сенсоры предупреждали, что приближается точка главного решения; по всей его панели сверкали предупреждения.
Он смотрел, как она жалуется своей подруге Лоялуиз.
«Да что с ним такое?» — спросила она.
«Он боится, что должен будет вернуться в Войтаун; нет так ли он говорил?» Лоялуиз казалась довольно безразличной к жалобам Эрриэнжел. Наблюдая эту сцену, Мэмфис увидел, что её безразличие скрывало небольшую зависть: эта Эрриэнжел снова оказалась более быстрой, чем Лоялуиз, первой поэкспериментировала с этом древним чувством, любовью.
«Так, что я могу сделать?»
Лоялуиз пожала плечами. «Он боится бедности, правильно? Оплати дар на его имя для того, чтобы он мог всегда жить хорошо, не зависимо от того, как обернётся его обучение».
Эрриэнжел улыбнулась. «Конечно! Почему я об этом не подумала?»
«Ты — слишком богатая; ты плаваешь в богатстве, как рыба в воде, и ты никогда не замечаешь, в чём ты плаваешь».
Мэмфис смотрел, как несколькими днями позже Эрриэнжел и Гэрсо-Яо в постели, запутанные в простынях, делили бокал сладкого светлого вина.