Феромон

Чер Алекс

Эти упрямые скулы. Сколько слёз было выплакано над их неприступной угловатостью. Сколько раз они грезились мне в чьих-то чужих чертах. Но идеальность их форм, оставшаяся навсегда в слабой девичьей памяти, не смогло затмить ни одно скульптурное совершенство.

Это опасно - держать в руках мечту. Но ещё опасней - обрести её и не справиться. Я им грезила, травилась, болела. Разбивалась вдребезги и воскресала вновь ради него. Пыталась забыть, погасить, вырвать. И снова вспоминала, разжигала, растила. Он был мечтой, которой не суждено было осуществиться.

А стал явью, которую не с чем больше сравнить.

Он вытеснил всё. Осознанное. Бессознательное. Навязчивое. Он сделал даже невозможное. Он оказался лучше себя самого. Себя, так бережно хранимого, цитируемого, переписанного на все лады моей памятью. Но он стёр себя прошлого и стал единственным. Первичным, нулевым, абсолютным. Настоящим. Воплощённой, сокровенной и чарующе непознанной мечтой.

Сейчас он послушный. Я скольжу кончиками пальцев по его коже, едва касаясь. И он замирает каждый раз, когда я останавливаюсь.

Мне нравится, как он замирает. Как каменеют напряжённые мышцы. Как сжимают пальцы тонкую простыню. И судорожно дёргается кадык, ожидая продолжения.

Я обожаю, когда он отмирает. Как опадает его сильная грудь, готовясь к новому вздоху. Как скрываются тугие вены живота, словно русла подземных рек. И упругие бёдра, на которых я сижу, делают стремительное движение вниз, чтобы подхватить меня снова, едва мои пальцы остановятся.

Есть какое-то совершенно особое наслаждение в этой чувственной, эстетически безупречной пантомиме, когда он так мужественно терпит уже не кончики пальцев, а скользящий по его шелковистой коже язык.

Я не знаю, можно ли любить его ещё сильнее, но безбрежней - нельзя. Он для меня как небосвод. Как океан.

От коралловых рифов его обласканных соков, между островов мышц по полоске прибоя от мелководья пупка до густых зарослей волос я опускаюсь, чтобы прикоснуться к оконечности архипелага, давно расположенного строго на север. И эта стремительная колонизация ещё не заставляет его застонать, но зато выгнуться, как Новая Гвинея в сторону экватора.

– О, нет, нет, нет, не делай этого.

– А то что?
– останавливаюсь я.
– Разбужу спящий вулкан?

– Совсем не спящий, - подтягивает Эйв меня вверх, ни о чём не спрашивая.
– Ан, у нас ещё будет время на всё на это. Обещаю. Мы откроем новые острова. Доберёмся до самых потаённых уголков этой планеты. Но я так истосковался по тебе, что хочу только одного...

Я жду, что же он скажет. А он подхватывает меня под ягодицы.

– Родная моя, - склоняется он к моемо уху.
– Давай тупо секс.

И наше первое утро мы трахаемся, как два дорвавшихся до доступного тела подростка. Как обезумевшие от воздержания дембеля. Как... чёрт, как нанюхавшиеся феромонов кролики.

В общем, первое утро нашей новой встречи удалось. Как и вечер. Как и ночь.

Откинувшись на подушки, чтобы отдышаться, я искренне надеюсь, что таким будет и день, и новый вечер, и следующая ночь тоже.

– Нам точно никуда не нужно идти?
– разворачиваясь,

придавливает он меня тяжёлой рукой, словно заранее намекая, что уйти без него мне будет затруднительно.

– Чёрт! Ривер!
– закрываю я рукой глаза.

– Точно. В полдень, - поворачивает Эйв голову на часы.

– Тогда у нас ещё куча времени, - выскальзываю я, на ходу натягивая халат.

– Для чего, Ан?
– кричит он мне в след.

– Для завтрака. И бельгийских вафель.

– Ты решила переделать всё и сразу в первый же день?
– вытирая голову полотенцем, он садится за стол, разглядывая вынутое из формы печенье с квадратами углублений.

– Нет, но я три дня как вернулась в свою квартиру. И волновалась, потому что ждала результаты экзамена. А когда волнуюсь, я всегда готовлю.

– Какая полезная особенность, - обжигает он пальцы, схватив верхнюю вафлю.
– Чёрт!

– Может, так?
– достаю я из холодильника мороженое и клубничный джем и щедро накладываю поверх вафли.
– И вот это ещё, - ставлю перед ним чашку его любимого кофе.

– Я же тебе уже говорил, что тебя люблю, - привычно тянет он меня к себе на колени.

– Пару раз, - показываю я на стоящие на окне шар для боулинга с цифрами «520» и зелёную лягушку с косящими глазами.

– Точно, - улыбается он.
– И знаешь, я заранее согласен со всем, что ты там напланировала. Но, Ан, ну его на хрен, я не буду косить этот газон.

– Что?
– поднимаю я его лицо за подбородок, чтобы посмотреть в глаза.
– Повтори-ка. Какой газон?

– Ну, как же, - пожимает он невинно плечами.
– Огромный дом. Запах кофе по утрам. Топот маленьких босых ножек. А ещё горячие вафли, - показывает он на тарелку.
– Большая добрая собака, розы, бассейн...

– Так. Неси её сюда, - встаю я и грозно протягиваю руку.

– Кого?
– невинно хлопает он глазами.

– Запись. Уверена, ты принёс её с собой, - не даю ему ни секунды на раздумья.

И прикрываю от стыда глаза, воткнув старенькую флешку в гнездо ноутбука.

На видео сидя на кровати Коры, я толкаю пьяные речи о том, как мне плевать, что Эйвер Хант рассмеялся. Потому что мы всё равно поженимся. Ну, а потом расписываю, как я, собственно, придумала нашу с ним жизнь.

– И я буду целовать его, пропахшего свежескошенной травой.

– Моё любимо место, - заявившись с тарелкой в руках, Хант довольно облизывает ложку, а я прикрываюсь уже двумя руками от стыда.

– Я...

– Тс-с-с!
– не даёт он договорить.

– ...вытаскивать из волос застрявшие травинки, смеяться и выгонять его на улицу, чтобы он не топтался грязными сапогами в прихожей.

– Глен, да?
– поднимаю я голову, когда он останавливает запись.

Тарелка мягко стукает о стол.

– Нет, моя упрямая, - пересаживает он меня к себе на колени.
– Твой отец говорил, что ты всегда добиваешься своего. Но это не я, это ты никогда не сдаёшься.