Февраль
Шрифт:
Мы прощаемся.
— Пойдемте по Дворцовой набережной,— предложил сэр Бьюкенен,— нам не придется тогда проходить у гвардейских казарм.
Но когда мы выходим на набережную, нас узнает группа студентов. Они приветствуют нас. Перед Мраморным дворцом толпа разрослась и пришла в возбуждение. К крикам «Да здравствует Франция!», «Да здравствует Англия!» неприятно примешивались крики «Да здравствует Интернационал!», «Да здравствует мир!».
На углу Суворовской площади Бьюкенен покинул Меня. У Летнего сада я был окружен толпой. Меня снова узнали. Толпа задерживает автомобиль с забронированными пулеметами и хочет меня посадить и отвезти в Таврический. Студент-верзила, размахивая красным флагом, кричит мне в лицо на хорошем французском языке:
— Идите приветствовать русскую революцию. Красное знамя отныне — флаг России. Почтите его от имени Франции.
Он переводил эти слова по-русски. Они называют неистовое «ура!». Я отвечаю:
— Я не могу лучше почтить русскую свободу, как предложив вам крикнуть вместе со мной «Да здравствует война!».
Студент, конечно, остерегается перевести мои слова.
Революция идет своим логическим, неизбежным путем...
Около пяти вечера один высокопоставленный сановник К. сообщил мне, что пришел ко мне от председателя Думы Родзянко, и спросил меня, не имею ли я передать ему какое-нибудь мнение или указание.
— В качестве посла Франции,— сказал я,— меня больше всего озабочивает война. Итак, я желаю, чтобы влияние революции было по возможности ограничено и чтобы порядок был поскорей восстановлен. Не забывайте, что французская армия готовится к большому наступлению и что честь обязывает русскую армию сыграть при этом свою роль.
— В таком случае вы полагаете, что следует сохранить императорский режим?
— Да, но в конституционной, а не в самодержавной форме.
— Николай II не может больше царствовать, он никому больше не внушает доверия, он потерял всякий престиж. К тому же он не согласился бы пожертвовать императрицей.
— Я допускаю, чтобы вы переменили царя,— твердо сказал я,— но сохранили царизм.— И я постарался ему доказать, что царизм самая основа России, внутренняя и незаменимая броня русского общества, наконец, единственная связь, объединяющая все разнообразные народы империи.— Если бы царизм пал, будьте уверены, он увлек бы в своем падении русское здание.
Он уверяет меня, что и Родзянко, и Гучков, и Милюков такого же мнения, что они энергично работают в этом направлении, но что элементы социалистические делают успехи с каждым часом.
— Это еще одна причина,— сказал я,— чтобы поспешить!
В Петрограде солнечная погода, минус 3 градуса по Цельсию.
На всех фронтах — перестрелка и действия разведчиков.
Единение столичных войск и населения достигло в настоящий момент такой степени успеха над силами старого режима, который дозволяет приступить к более правильному устройству исполнительной власти.
— В Москве всеобщая забастовка, вся власть перешла в руки восставшего народа. Созданы Совет рабочих депутатов и Комитет общественного спасения.
— По полученным сообщениям, такие же события происходят в Харькове.
— Местонахождение Николая II до сих пор неизвестно.
— Вчера начал выходить орган Петроградского Совета «Известия». В первом номере опубликованы обращения исполкома Совета к населению, манифест ЦК РСДРП и другие воззвания.
— Братство дьяков г. Петрограда, посещающих лазареты раненых воинов, призывает духовенство к единению с народом.
— Аресты прислужников старой власти продолжаются.
— В Г. думу явился весь конвой его величества.
«Арестованных чинов наружной, тайной полиции и жандармерии надо доставлять в отделение комендатуры в манеж Кавалергардского полка. Член временного комитета М. Караулов».
ШУЛЬГИН. Я застал комитет в большом волнении. Родзянко бушевал.
— Кто это написал? Это они, конечно, мерзавцы! Это прямо для немцев... Предатели! Что теперь будет?
— Что случилось?
— Вот, прочтите.
Я взял бумажку, думая, что это прокламация.., Стал читать, и в глазах у меня помутилось. Это был знаменитый впоследствии «Приказ № 1».
Я почувствовал, как чья-то коричневая рука сжала мое сердце. Это был конец армии.
— Господа, да что же это происходит? Они что там, с ума сошли?
— Сошли, сошли! — закричал Родзянко.— Поезда мне не дали! Ну как вам это нравится? Заявили, что одного меня они не пустят, а что должен ехать со мною Чхеидзе и еще какие-то... Ну, слуга покорный, я с ними к государю не поеду! Чхеидзе должен был сопровождать батальон «революционных» солдат! Что они там учинили бы! Я с этим скот...— Родзянко осекся: в комнату вошел Суханов, а за ним Соколов.
— Что вы наделали, господа? — накинулся на них молчавший до сих пор Милюков.— Вы разрушили армию! Это же конец!
— Извините,— ответил Соколов,— это призыв к дисциплине. Приказ вводит разбушевавшееся солдатское море в новые берега. А ввиду самоустранения офицерства восстановление порядка можно провести только силами и средствами самих солдат.
В это время вошел полковник Энгельгардт и сообщил, что Родзянко требует к прямому проводу генерал Рузский из Пскова. Родзянко заявил, что один на телеграф не поедет.
— Пусть господа рабочие и солдатские депутаты дадут мне охрану или поедут со мной,— сказал он, обращаясь к Суханову и Соколову,— а то меня арестуют там, на телеграфе... Можно ли мне ехать, я не знаю, надо спросить господ рабочих депутатов.
— Конечно, можно,— ответил Соколов.
— Что ж! У вас сила и власть.— Родзянко вдруг страшно разволновался.— Вы, конечно, можете меня арестовать... Мне сегодня целый день грозят... Может быть, вы нас всех арестуете?
— Не волнуйтесь, Михаил Владимирович,— сказал Суханов.— Мы дадим вам надежную охрану, вы можете ехать совершенно спокойно...