Фея и Тот Самый Один
Шрифт:
– Он и так учиться не хочет, – вздохнула я, глядя, как счастливо Миша берёт подарки, разглядывает, как загорается азартом глазёнки.
Бог с ними, с плохими оценками! Плевать! Существует вещи поважнее, я точно это знала.
– Станет киберспортсменом, значит, – рассмеялась Ника, довольно улыбаясь.
Через десять минут, когда Миша, совершенно счастливый, отправился в свою комнату, мы с Никой устроились на просторной кухне. Я достала два фужера, вытащила скромные запасы фруктов и закусок, какие нашлись. Остальной банкет был накрыт стараниями Ники, как фокусник она доставала из экологически
– Чем это пахнет? – уставилась на меня Ника. – Картошка? Жареная?
Я сразу же вспомнила достопочтенную бабку своего бывшего, поджатые в узкую линию губы и шипение, что слово «картошка» – разговорная форма. Нормальные люди, не обделённые умом, образованием и воспитанием, говорят «картофель».
Мы с Никой были обделены первым, вторым и третьим, на этой почве и подружились, поэтому и общались до сих пор. Мне необходимо было хотя бы какое-то общение, помимо отдела маркетинга, где меня, мягко говоря, терпеть не могли за привилегированное положение, врачей и учителей сына, а Нике – время от времени произносить «картошка» без угрозы быть поставленной к стенке и расстрелянной претензиями, смешанными с презрением.
Ника – жена Мирона, старшего брата Родиона и Антона. Первое несмываемое пятно позора на геральдической карте благочестивого семейства. Вторым, куда более отвратительным, стала я.
Мама Ники служила участковым терапевтом в заштатной поликлинике провинциального сибирского городка, папа работал учителем ОБЖ, что немного сглаживало ситуацию. Всё-таки «родители врач и педагог» звучало вполне по-божески. Уточнять, что терапевт не дослужилась до высшей категории, а преподаватель и вовсе герой мемов, не обязательно.
Я похвастаться даже таким сомнительным, с точки зрения бывшей семейки, происхождением не могла. Своего отца я не знала, в свидетельстве о рождении, в графе «отец», был указан некто мифический с фамилией моей матери, рандомным именем и отчеством.
Более-менее отчётливо я помнила себя лет с четырёх, тогда я жила с бабушкой. Мама же всплывала в памяти смутным, неясным пятном, скорее ощущением, что это некто близкий, родной. Позже она пропала.
Перед первым классом бабушка умерла, меня забрала родная тётка – сестра мамы, вкупе с комнатой бабушки. Она же добилась через суд признания пропавшей без вести умершей, в основном для выплат, которые полагались. У тётки было два ребёнка и не было мужа, по слухам, в свидетельствах о рождении двоюродных братьев фигурировали точно такие же рандомные «отцы», как у меня.
Через полтора года тётке улыбнулась удача, нашёлся добрый человек, готовый жениться, но только с условием, что она и ему родит ребёнка. Я же в схему счастливой семьи не вписывалась. Три ребёнка – много, четвёртому, то есть мне – места не нашлось. Так я оказалась в детском доме.
Слышала, как нянечки шептались за моей спиной, что домашнюю, здоровую девочку, хорошенькую, голубоглазую, белокурую и кудрявую, обязательно заберут в семью, но никто меня так и не забрал. Скорей всего из-за того, что я сама не хотела. За недолгую жизнь меня бросила мама, потом умерла бабушка, отказалась родная тётка, в то, что какая-то мифическая семья может приютить чужого ребёнка, когда бросают свои, поверить я не могла.
Естественно, в семь-восемь-девять лет я не могла сформулировать свои мысли, зато их здорово считывала вселенная, оставляя меня год за годом в оплоте стабильности – детском доме.
В восемнадцать лет, выйдя в никуда, я попыталась жить в комнате бабушки, которая располагалась в доме барачного типа с сортиром на улице. Мгновенно поняла, что не смогу жить там, где нет элементарных удобств, зато есть соседи-алкаши и тётка с тремя детьми без мужа – благоверный бросил несчастную через год после того, как меня отправили в детский дом. После тётка сменила, кажется, четверых сожителей, точнее я не знала, боюсь, она тоже.
Я рванула в крупный город, поступила в колледж учиться на парикмахера. Скиталась по общагам и комнатушкам в коммуналках, не роптала, в этом жилье хотя бы был туалет. Без устали работала, когда понимала, что заканчиваются силы, вспоминала, какое распрекрасное жильё и родня ждут меня на малой родине, тут же, как по волшебству, находила силы двигаться дальше.
С Родионом я познакомилась в ужасно пафосном и дорогом салоне, куда только-только устроилась на копеечную зарплату. Уцепилась за перспективу остаться после длительного испытательного срока. Клиентов мне не доверяли, в первое время я подносила кофе и хлопала ресницами, заодно поглядывая вокруг, мотая на ус.
Родион сразу пригласил меня в ресторан, приехал на дорогом автомобиле, подарил огромный букет, рассыпался в комплиментах и блистал эрудицией. Смотрел, правда, как на мальтийскую болонку, со смесью умиления и опасения, что нагадит мимо пелёнки, но всё равно я была сражена.
Бывший муж произвёл на меня оглушительный эффект, сомневаюсь, что кто-нибудь, когда-нибудь сможет поразить меня так же.
Провинциальная детдомовка, из внятных достоинств у которой имелось лишь милое личико и стройная фигурка, и прямо-таки наследный принц вместе. Ожившая сказка про Золушку!
Роман наш длился недолго, почти подходил к логическому завершению, когда болонка в моём лице не на шутку взбрыкнула. Категорически отказалась делать аборт, даже если в свидетельстве о рождении в графе «отец» будет указан рандомный набор фамилии, имени и отчества. Видимо, сказались гены. Традиция семьи, что поделаешь?!
Самое удивительное то, что Родион не только признал ребёнка, да, после пренатального ДНК теста, но ведь признал, но и сделал мне предложение, отправив в глубокий нокаут благочестивое семейство.
Мама заламывала руки, трижды до рождения Миши и нашей свадьбы с Родей попадала в клинику неврозов, потому что решительно не могла перенести свалившегося на семью позора. Отец молча смотрел на сына, как на Раскольникова, прикончившего старуху-процентщицу, когда мог убить английского лорда, захапать сто миллиардов фунтов стерлингов и молодую любовницу в придачу. Бабуля традиционно шипела, дед-адмирал, как оказалось позже, действовал.
– Ты не должна это есть, – заявила Ника, уставившись на сковороду с картофелем. – У тебя славянский типаж, а значит, деформационный тип старения, твоя главная задача – не потолстеть, – села она на своего излюбленного конька, деловито достала тарелку, положила себе приличную порцию, демонстративно поставила на стол.