Фея лжи
Шрифт:
Щелкая мышью, криминалист сопровождал поиск по компьютеру заунывной речью:
– Меня тошнит от этих рож, но, как назло, требуют и требуют: найди такого, сравни, фоторобот смастырь… Куда ж они запропастились, недавно ведь наскакивал на них… Нет, правда, насмотрюсь на сливки преступного мира, потом тянет посмотреть на Аленушек и Иванушек. Честно, домой прихожу и мультики кручу, сказки, сын балдеет и я, но сыну шесть лет, а мне… Вот они, родненькие. Садись и любуйся.
Никита уселся за компьютер, но никто из тех четырех человек, на которых указал
– Слушай, поищи сведения об Остапе… черт, фамилию я не знаю. Сегодня узнаю и позвоню тебе.
– Если есть отчество…
– А отчество не у всех имеется? – подколол его Никита.
– Я имею в виду, если известно его отчество, – на полном серьезе разъяснил тот. – И неплохо бы знать дату рождения.
– Насчет даты… не обещаю, там могут не знать.
– Тогда примерный возраст.
– Примерный? Это можно. Лет ему тридцать семь – тридцать восемь. Поищи в девяностых годах.
Без пятнадцати шесть Никита стоял в холле ресторана «Айседора» и разговаривал с Кулаковым – человеком чуть младше самого Старцева: он явно устал уже жить, то есть был довольно равнодушным, скептическим и по виду ленивым.
– А что Левка? Нормальный был, надежный, знающий толк в музыке. На синтезаторе строчил, как на гармошке лабух.
– Почему он вколол себе смертельную дозу?
– Хрен его знает. Заклинило, наверное. Такое бывает.
– У него женщины были? – осторожно вызнавал Никита.
– А то. Ты его видел? На нем же бабы висли, по слухам, трахальщик Левка был отпадный, но чересчур разборчивый. Если б захотел, в баксах купался бы…
– Я слышал, у него роман был… э… с Лолой Голдиной.
– Ну… – развел руками Кулаков, потом хихикнул. – Она что, не такая, как все? Тащилась от Левки. Однажды ей приспичило, так мне пришлось кабинет освободить, я бегал вокруг, чтоб отогнать посторонних подальше, Лола стонала и охала, как пьяная кошка. А ревновала его… Но если честно, Левка тоже тащился от нее. Слышь, может, это любовь называется, а?
– Не знаю. Тебе говорит что-нибудь имя: Валерий Хвалюн?
– Хвалюн… Хвалюн… – закатил глаза к потолку Кулаков. Слава богу, память у него не отшибло. – Точно, был такой. Заходил к Левке.
– На чем они сошлись?
– Да хрен их знает. Левка вроде рубаха рубахой был, а внутрь к себе никого не пускал. Но как-то он пришел, а сам аж черный. Знаешь, у всякого мужика бывает период, когда взял бы да и порешил всех подряд. Примерно такой в тот вечер был Левка. Я, понятное дело, к нему. Завел в кабинет… мне ж не надо, чтоб здесь таски возникли. Налил я Левке коньячку, хлопнули по рюмашке, загрызли лимоном, ну и спрашиваю, мол, чего злой он. А Лева мне: предателей ненавижу, уничтожу Хвалюна. Я: за что? А он: за подлость. Ну, я его успокоил, сказал, что это глупо, хочешь, мол, пацанов дам, те твоего Хвалюна инвалидом сделают, но по-тихому.
– И что Лева?
– Отказался. У него принципы имелись, уважаю за это, не каждый смертный позволяет себе принципы.
– Ничего не сказал больше? – засомневался Никита.
– Сказал, что сюрприз ему припас, в смысле Хвалюну.
– И все?
– Все. А чуть позже я узнал… Жалко. Таких, как Левка, мало, хотя дурак он был. Дурак.
Ясно, что сюрприз – это диск с головоломкой и смерть Левы. Получается, Валерка виновен в смерти парня, возможно, косвенно, но виновен? Чем же Валерка насолил Леве, это должно быть нечто мощное, убивающее душу, потом тело. Кулаков не знал и не подсказал, кто еще был ближайшим другом Левы.
– Имелись пацаны, с которыми он на музыке сошелся, а чтоб кто-то тесно с ним дружил… не-а, не знаю таких.
Но все-таки кое-что постепенно выясняется, не быстро, однако капля камень точит, по каплям Никита разберет головоломку. Он купил шампанское, цветы, коробку конфет и отправился на дачу к Лоле.
Загородный дом поразил простором и запредельным шиком, словно это вилла на берегу Адриатики в престижном месте. Море, правда, недалеко, а место не престижное, да и внешне дача отличается только размерами, зато внутри…
Никита кинул пиджак на спинку кресла, осматривая убранство гостиной, а не «зала», как у предположительной сестрички Инны. М-да, взбесишься тут (он имел в виду Инну), зная, что твоя сестра пользуется благами, которые большинству лишь снятся, а ты донашиваешь юбку и кофточку чужой прабабки. Естественно, захочется отыграться и предоставить сестре скромные условия с общим унитазом, смердящим на всю камеру, нарами и прочими «удобствами» зэков. Конечно, не все поголовно столь жестоки, однако не у всех и родственные узы завидные.
Пока Лола хозяйничала на кухне, Никита подошел к стойке с дисками, перебирал их. Наконец Лола внесла поднос с закусками, поставила на столик, где уже стояли шампанское, коньяк, тарелки и бокалы.
– У вас много классики, – заметил он. Ну, извините, кто ж не знает Баха, Чайковского, Шостаковича? Даже если никогда не слушал их произведения, имена композиторов были на слуху.
– Лева приучил меня, – сказала Лола. – Он всех умудрялся заставить полюбить мировые бренды.
– А «Болеро» Равеля у вас есть?
Лола недоуменно уставилась на него:
– Конечно. Почему «Болеро» вас интересует?
– Нравится.
– Странно…
– Что именно?
– Это одно из любимых произведений Левы.
– А что еще он любил?
– Баха – «Страсти по Матфею», Чайковского – «Манфред»… много могу назвать, но не хочу.
Со страстями Никита кое-как знаком в узком смысле этого слова, а «Манфред»… Ну, каждому свое. Он перешел к столу, открыл шампанское, налил Лоле, себе коньяку. Выпили за удачное завершение фактически дохлого дела.
– Я думала, мне не выбраться, – сказала растроганная Лола. – Вы просто гений, Никита, я восхищаюсь вами.
Да ему от ее восхищения ни холодно ни жарко, вот если бы жару добавить… Лола наверняка горячая, как вулканическая лава. Он хлопнул вторую рюмку коньяку, после которой тормозные центры заметно ослабли, и прикинул: она пригласила его на дачу, где никого, кроме них, нет, это ли не тонкий намек на толстые обстоятельства? Тем временем Лола, еще живущая недавним прошлым, поинтересовалась: