Фея с улицы Иркутской дивизии
Шрифт:
— Мне директор оставил. На непредвиденные расходы.
— Но вряд ли столько, чтобы приглашать иностранных специалистов, — не отставала она.
Иван Матвеевич взглянул с одобрением: мол, умеет считать.
— Правильно. Но я предложил остальные деньги восполнить за счет частичного выполнения заказа, который должна выполнить эта японская фирма в нашем городе… Хоть некоторые думают, что бартер себя изжил, но в случае необходимости он вполне может сработать…
— Да бросьте! — не выдержала Сима. — Никогда не поверю, что кто-то из наших бизнесменов мог вызывать специалистов,
— Согласен, не всякий бизнесмен стал бы приглашать спецов из самой Японии, а вот Минобороны вполне могло.
Он над ней смеется. Издевается! Иначе откуда эти чертики у него в глазах? Зачем-то военных сюда приплел. И главное, при этом серьезен донельзя. Как бы то ни было, работа делается, в отсутствие хозяина, а когда он приедет… Ничего не скажет, потому что победителей не судят.
Чего вообще она злится? Не хочет смириться с тем, что мужчина как организатор может сделать больше, чем она, или с тем, что Серафима Назарова вообще плохой организатор?
С большим трудом Сима заставила себя переключиться на другое. Скользнула по вороту его голубой рубашки — девственно чист. А еще говорили, будто у него нет жены. Так чисто мужчина стирать не может! Наверное, в прачечную отдает. Или рядом с ним живет женщина, которая ему стирает.
— Вы с мамой живете? — поинтересовалась она.
— Нет, не с мамой! — усмехнулся он. — Вам уже сообщили, что я не женат, и вы думаете: а кто же тогда ему стирает?
Она смутилась: проницательный мужик. А вроде за ее лицом особенно и не следил.
— Между прочим, в наше время это уметь вовсе не обязательно. Достаточно хорошо изучить инструкцию к стиральной машине-автомату. А готовить я и сам умею.
Вот так, и на вопрос конкретно не ответил, и вроде по носу щелкнул: любопытство не порок, а большое свинство, как говорили ее друзья детства. Если главный даже и не женат, у него вполне может быть знакомая женщина, которая вышеупомянутую инструкцию как раз изучила.
Но это все мелочи. Потому что если сначала Сима общалась с главным относительно дружески, оставляя за порогом — то есть мысленно — не относящиеся к делу рассуждения, то когда дошло до дела, тут-то все и случилось. Иными словами, тут они и сцепились.
Теперь Серафима поняла, почему Вера — женщина в то время одинокая и на холостых мужчин посматривающая — всерьез Ивана Матвеевича не приняла. Вернее, приняла настолько всерьез, что к себе это отношение никак не применила. Она, видимо, и представить себе не могла, что такой педантичный и даже занудный человек может испытывать к женщине какие-то неофициальные чувства.
Бывают такие мужики, которых в постели представить трудно. На трибуне, в президиуме — да, а вот в интимной обстановке — ну, хоть убей, никак!
Может, Сима сама его спровоцировала. Может, он только и ждал момента, но наехал на нее по полной программе.
— Вадим Николаевич, понятно, человек романтический, мечтатель… — почему-то назидательно заговорил он.
Директор — и вдруг мечтатель? Сима чуть не захохотала во весь голос.
— Он представляет себе будущее, — невозмутимо продолжал главный, — как торжество квалифицированного труда. И работники при этом сплошь все как один люди сознательные и без дурных привычек вроде пьянства на рабочем месте.
Это главный так шутит, поняла она. Имеет в виду, что директор не видит ничего плохого в том, что рабочие пьют прямо у станка, а думает, будто в конце концов они сами усовестятся и это прекратят.
— Так о чем я говорю?
— О том, что это его завод, — нудно заметила Серафима, — пусть как хочет, так себе его и представляет.
— Он идеалист, но вы-то! — продолжал наезжать на нее, как выяснилось, этот Иван Матвеевич. — Вы почему его не остановили, почему не объяснили, что он не должен был идти на поводу у работников? Причем как раз не у сознательных рабочих, а у анархически настроенных заводил. Которые решили, что никто не посмеет с ними разобраться по закону, а так и будет закрывать глаза на все эти безобразия… Мы же с вами инженеры!
— Ну и что же? — фыркнула Сима. — Подумаешь, инженеры. Я уже давно этим не горжусь.
— Вот и напрасно, — сказал тот с сожалением и взглянул как-то свысока, словно Сима сморозила бог знает какую глупость.
«Я превращу его в жабу! — мстительно подумала она. — Он будет сидеть и раздуваться от важности, но, кроме «ква», ничего не сможет сказать!»
Главный инженер что-то прочел в ее глазах и удивленно качнул головой:
— А вы не любите критику.
— Кто ж ее любит? — сказала Сима, поднимаясь из-за стола. У нее сразу пропал аппетит. Угораздило же сесть за один стол с этим… критиком! Кто вообще дал ему право так с ней разговаривать?
— Вы же не доели, — заметил он с некоторой виноватостью.
Догадался, что не стоит вести серьезных разговоров за обедом?
— Спасибо, не хочется! — сказала Сима и пошла от стола. Но, вспомнив, что оставила сумочку на стуле, вернулась.
Иван Матвеевич уминал свой обед как ни в чем не бывало. Толстокожий носорог! И аппетит у него… просто обжора какой-то. Сейчас она уйдет, а он втихомолку доест ее обед!
Сима нарочно так себя разозлила и нарисовала себе картину, которая, конечно же, не могла иметь место, но тем не менее села опять за стол и спокойно все доела, не обмолвившись с Гвоздевым ни словом.
Глава 15
Все еще вне себя от разговора с главным инженером, Сима пошла в бухгалтерию. Она хотела увидеть наконец Веру и попенять ей на то, что та уже десять дней не объявляется. Ни по телефону, ни являясь лично, хотя до того, как Серафиме сломать ногу, она могла по два раза в день вроде невзначай появляться в цеху, чтобы увидеть подругу и поговорить с ней.
Сима недаром решила сделать первый шаг, причем лично, потому что чувствовала себя несколько виноватой в том, что она просто-таки навязала Вере пьяного Володьку. Она же знала, что Вера вовсе не боец, что она не сможет строить Сумятина так, как строила его Сима. Вера наверняка будет идти на поводу у Володьки, и в конце концов он сядет ей на шею. Станет говорить ей гадости, в запойные периоды яд из него прямо-таки сочился, приходить домой поздно и при этом чувствовать себя хозяином в Веркиной квартире.