Фея с улицы Иркутской дивизии
Шрифт:
— Гнала… А он и рад, — горько проговорила Вера.
— Слушай, хочешь я дам тебе один совет?
— Спасибо, ты мне уже надавала советов!
— Не хочешь, не надо.
Вера прикусила губу, любопытство рвалось наружу.
— Говори, что у тебя там за совет?
— Роди ему ребенка, а?
— Ребенка?! — Казалось, что Вера не может поверить ее словам.
— Ребенка, — спокойно повторила Сима. — Он давно мечтает, но женщины, с которыми… которых он раньше знал, наверное, боялись: отец — алкоголик…
— А мне, считаешь, нечего бояться?
— Ну, у него ведь бывают периоды, когда он не пьет. Можно выбрать время… Да и чего тебе терять? Родишь от любимого человека. По крайней мере память будет.
— Память! Думаешь, я одна его воспитаю?
— Володька своего ребенка не бросит!
— А ты думаешь, что меня бросит? Так уже и представила себе, как я останусь одна, а ты его цап — и опять себе под крыло!..
Она опять, распаляясь, заводила себя все больше и больше. Но теперь Сима на нее не сердилась, поняв, в каком напряжении живет подруга все это время. Тут не то что с кулаками кинешься, в петлю полезешь… ну, или еще что безрассудное совершишь.
— Вера, Вера, очнись!
Сима помахала рукой у нее перед лицом.
— Совсем меня за идиотку держишь?
— Не хочешь, не слушай.
— Да не могу я сейчас. — Вера замялась, а потом выпалила: — Понимаешь, я ему в еду лекарство подмешиваю, от пьянства. Он, как только на алкоголь взглянет, сразу начинает блевать! Сам себе говорит: «Все, Сумятин, ты допился!»
Сима расхохоталась:
— Ну, Корецкая, с тобой не соскучишься! А если он узнает?
— Убьет!.. Но ты ведь не скажешь?
— За кого ты меня принимаешь?!
— А больше никто не знает… Не представляю, что было бы!
— Да, лишить Сумятина любимого развлечения… Ему нужно срочно подобрать другое занятие, иначе он тебя изведет. С такой-то дурной энергией!
— Теперь ты понимаешь, что с ребенком придется повременить. Вдруг и на него эта отрава как-нибудь подействует?.. Ну что, у нас с тобой мир?
— Конечно же, мир. Ты молодчина, Вера. Я тебя уважаю. Если бы я любила мужчину, тоже за него бы боролась. И знаешь, что еще? Оказывается, я тебя совсем не знала… Ты и сама могла бы всего добиться. Честно говоря, ругаю себя за то, что полезла к тебе со своими советами.
— Ну, и напрасно ругаешь! Не будь я такой неблагодарной, в ноги бы тебе поклонилась. Всего какие-нибудь два месяца назад я и думать не думала, что моя жизнь такой зигзаг сделает. И все благодаря тебе.
— И благодаря себе тоже.
— Спасибо. Я побежала? А то у меня финансовый отчет горит.
— Беги, конечно. Я рада, что мы с тобой выяснили отношения. А то женщинам драться как-то стремно.
— Вот только как теперь у главного инженера прощения просить?
Она хмыкнула и прикрыла за собой дверь. Сима пошла к себе, покачивая головой и мысленно разговаривая с собой. Хорошо, что ее никто не видел, а то подумали бы, что у заместителя директора крыша поехала.
— Серафима Евгеньевна, у вас дома все в порядке? — осторожно спросил главный инженер, заходя в ее кабинет.
— В каком смысле? — не поняла она.
— Ну, никто из детей не попал на заметку в милицию, не увлекся чем-нибудь недозволенным, не получил двойку в четверти?
— Что вы такое говорите?! — возмутилась Сима. — У меня с детьми все в порядке… А что?
— А то, что в последнее время вы ходите будто сама не своя. Я вчера проводил планерку, а вы меня совсем не слушали.
В голосе его прозвучала забота, и Симе вдруг захотелось ему все рассказать.
— Понимаете, кажется, я сунулась не в свое дело. Или разворошила гнездо с осами. Или открыла фирму «Чужую беду руками разведу!». Звучит?
— Звучит, — согласился он. — Может, вам отпуск взять?
— Не до отпуска мне, — вздохнула Сима, — если вы помните, как раз перед моим великим переломом у нас случился новый учебный год.
— Догадываюсь.
— А как вы думаете, троих детей одеть-обуть сколько денег надо?
— Прилично, — кивнул он. — У моей сестры двое детей, а от этих затрат их бюджет просто-таки содрогнулся. Пришлось этак ненавязчиво помочь. Одному племяннику форму купил, другому — ранец.
— Она тоже одна детей воспитывает?
— Нет. Просто у нее муж — поэт.
— Настоящий?
— Самый что ни на есть!
— Что вы говорите! — ахнула Сима. — Вот ведь несчастье какое…
Но это она пошутила. Просто сразу представила себе человека не от мира сего, который не думает о какой-то там прозе жизни.
— Вот и я так думаю, а сестра вокруг него на цыпочках ходит: он талант!
— Вообще-то я насчет несчастья вовсе не уверена. Он же, наверное, романтик. Катает ее на своем крылатом коне. Я имею в виду Пегаса.
— Я понял.
Он как-то странно взглянул на нее, только на мгновение задержал взгляд, а Сима почему-то смутилась.
— Почему вы на меня так смотрите?
— Как — так?
— Будто не можете решить, как ко мне относиться. Это после визита Корецкой?
— И после визита тоже. А вы, оказывается, страшная женщина, Серафима Назарова! Мужчинам от вас достается. А вы с ними расправляетесь, как повар с картошкой. Чуть что — и в помойное ведро!
— Что вы имеете в виду под выражением «чуть что»? — Она дерзко взглянула ему в глаза.
— Ну, как повар… червоточинку заметит…
— Червоточинки — в яблоках, а в картошке — гниль.
— Ого! — сказал он. — Ив то же время выясняется, что вы романтик…
Она пожала плечами, но потом встрепенулась и взглянула на него с подозрением:
— Вам-то откуда известно, как расправляюсь я с мужчинами?
— Сорока начирикала.
— Все вы путаете! Яблоко с картошкой, сороку с воробьем!
— Видите, вы уже и на меня нападаете.
— Нет, на своих коллег я не нападаю… И только посмейте сказать, что вы сразу это поняли, когда увидели, какой бардак на заводе с дисциплиной! У вас все к одному сводится. Да, я плохой руководитель, да, я не умею изыскивать резервы, да, у меня отвратительный характер…