Фея
Шрифт:
Сколько нелепости в нас и всякого омерзения, – писал еще в ХIII веке алхимик Питирим… Однако прошло несколько веков, а мы нисколько не изменились «Человек – самое вульгарное и низменное животное», – писал уже в ХIХ веке Авенариус.
В общем, на протяжении всей истории человечества многие умы убеждались в том, что человек – это та самая тварь, какую еще поискать…
Впрочем, тварь – это творение, а чьих рук творение – неизвестно…
Одни говорят – все от Бога, другие – от Черта, а третьи все больше отмалчиваются
Мол, это дело их не касается, поскольку они все равно временные господа на этом свете, так что все остальное тоже уже ни к чему.
Однако, почему никто и никогда не избежал на этой земле скотства?! В самом прямом смысле… Исключение составляют только умершие детки и люди с пошатнувшейся психикой. Однако, что такое скотство?!
«Скотство – это всеобщая болезнь человеческого стада, это самое настоящее истребление живой идеи человечества, охваченной сиюминутным жаром похоти и любого другого маразма», – писал еще совсем недавно профессор Сорбонны Жан-Пьер Боннэ.
После написания гениального труда «Гадкая сущность человечества» несчастный ученый свел счеты с жизнью и был по-своему прав, ведь если дела нас не очень балуют смыслом, то для чего тогда вообще весь этот сыр-бор?!
Весь этот мир с его мусором?
И вот здесь возникает самый важный вопрос: А как найти этот самый смысл жизни, чтобы не потерять веры в себя, а самое главное, во все остальное существующее кое-как человечество.
В этом плане очень интересно вспомнить не менее гениального Арнольда Давидовича Цикенбаума с его «Мифологией безумного рассудка».
Его первая глава «Смысл в его отсутствии» дает ответ на этот вопрос в буквальном значении произносимого нами слова.
Смысла жизни просто нет, а поэтому его же отсутствие и есть этот самый смысл… Т. е. чтобы мы ни сказали, все имеет свой какой-то тайный и заранее не раскрываемый нами до конца жизни смысл…
Мы во всех областях своего мироздания блуждаем как слепые котята, однако, до чего мы только ни прикоснемся, как сразу же почувствуем, – пишет Арнольд Давидович, – почувствуем это самое, чего не обязательно как-то объяснить и вообще произносить вслух.
Например, дотронулся я до женщины, дотронулся и сразу же задумался: что это любовь, чувство или просто безусловно рефлектирующая страсть одинокого и неприкаянного всей своей грешностью человека?!
Задумался и тут же понял, что не надо ничего объяснять…
Ведь я и без того несчастен тем, что здесь существую, прозябаю, так сказать, по воле инерции. Катится мячик, а куда – неизвестно.
– Тайна и только тайна может спасти это безумствующее в своих мыслях человечество, – провозглашает Арнольд Давидович и нам остается только лишь согласиться с его относительно верным доказательством.
Ведь как ни чесали пятками ног свои уши йоги, относительностью своею своеобразно развитого тела они нам ничего не докажут.
Кстати говоря, вспомним греков, то ли Биант, то ли Сократ, скорее все же Сократ как-то сказал: «Ничему не удивляйся»! И был тысячу раз прав!
Зачем удивляться! Зачем портить и без того свое испорченное всяким безумным лепетом сознание?!
«Вообще, философы умные люди, но дураки», – говорил мне Арнольд Давидович как-то раз в личной беседе после научного симпозиума…
Кстати, Цикенбаум, как и Платон, всегда любил играть и разбрасываться противоположностями..
– Ведь, они – сволочи, сходятся всегда для того, чтобы потом разойтись, – махал он перед моим носом и без того чересчур целеустремленным указательным пальцем…
Видно, что его жесты всегда нуждались в какой-то доле безумия…
– Безумье берется от несчастья, – писал Цикенбаум, – как дитя от матери, как доброта от солнца и как наш страх от тьмы!
Тьма неизвестна, а поэтому пугает, поэтому ночью лучше спать или пить вино, это помогает снять неожиданный стресс и пережить повседневную усталость…
Однако я давным-давно отошел от своего второго «Я», завязнув в философии, поэтому лучше вспомню одну строчку из своего, стихотворения: прохладные ладони на щеках и ветер, пролетающий сквозь щель»
Это стихотворение в прозе «Эсфирь» о любви священника и кающейся грешницы Эсфирь, которая возникла и приобрела свою непостижимую реальность прямо в храме, где бедный священник силился отпускать ей грехи, но сам впал в соблазн… «Она целовала его по-детски наивно»…
Это тоже оттуда… «Нет, она не сумасшедшая, она скрылась откуда-то, чтобы здесь, с ним ворожить Вечной Тайной…», – это тоже оттуда…
Т. е. из меня… Оказывается, подсознательно для меня любовь – это ворожба, колдовство самой тайной и Вечной Тайной, т. е. это как бы прикосновение к тому, что остается после нас и будет существовать всегда.
Вот оно мое второе оно открылось мне внезапно при прочтении собственных же стихов в прозе.
Я очень долго страдал прежде, чем написать что-нибудь подобное.
Все опять сгорают от стыда за свое же любопытство», – это уже строчка из стихотворения в прозе «Дорога в небо», это можно считать даже рассказом, но если продолжить цитаты из него, то можно понять, что это все-таки стихотворение.
«Из огня идет дым, из неба снег, а из нас одно вожделение», – на этом Петр Петрович замолчал и стал поглядывать на часы…
– Вообще-то так не бывает, – осторожно вздохнул я и стыдливо опустил глаза в землю».
Итак, в этом стихе-рассказе мои глаза вроде бы опущены в землю, однако откуда взялся этот стыд?
«Он опускает грехи наши вместе с телами в землю» («Дорога в небо»).
«Ходим по земле, она просыпается и возвращает нам все обратно» – это говорит Петр Петрович – мой выдуманный герой. Он – мое второе «Я», и я беседую с ним, как сам с собой…