Фейерверки смерти

Серегин Михаил Георгиевич

Ведь ты пришел, чтобы убить меня?

Свиридов присел на кресло.

— Зачем вы все это затеяли, Евгений Иванович?

— А… сам знаю. Не нужно было. Решил, что Берг мешает, что он мой злой гений, что он не дает стать мне по-настоящему значимым человеком. Связался с этими шавками. Думал, что все будет чисто. Я сначала не хотел его убивать.

Хотел, чтобы он просто испугался и отошел от дел. Оставил все мне. Что-то они там накуролесили не то… Но все равно — после того как он нанял именно тебя, все было кончено. Марков знал, кого порекомендовать.

И в конечном итоге я должен быть благодарен. Ему, Бергу и тебе.

— Благодарен? За что?

— За то, что Китобой рекомендовал тебя Бергу. За то, что Берг нанял тебя. И за то, что ты убил моего сына. Когда я узнал, что это именно ты убил Алешку, будь он проклят! — тогда я отдал приказ: убрать всех вас. Любой ценой. И Сашку тоже. Потому что она такая же плоть и кровь Берга, как этот выблядок… этот… этот… в общем, как Алеша — моя. Пусть он наркоман, пусть он крутился с этими выблядками Крота — но он единственный мой родной человек на этом свете. Больше — никого.

Свиридов подумал, что Карапетян был недалек от истины, когда говорил, что у Мещерина поехала крыша. Вот уж в ком нельзя было заподозрить столь горячую любовь к своему непутевому и преступному сыну, от которого он, Мещерин, почти отрекся! Берг, с его рыбьей немецкой кровью, вероятно, никогда не смог бы испытать и десятой доли подобной любви, к своему ребенку.

— Вот так, Володя. Тебе хорошо… ты одинокий волк и никогда не сможешь понять, что я почувствовал. Но я подумал — таких совпадений не бывает, и это бог наказал меня за Берга.

Мещерин несколько запинался — вероятно, от выпитого, потому что Свиридов не поручился бы, что эта бутылка коньяка была единственной, но в целом рассудок его был совершенно ясен.

— А что стало с Микой? — спросил он и впервые за все время разговора криво улыбнулся.

— Мика попал в праздничный фейерверк, — ответил Владимир.

— Ты устроил?

— На этот раз — я.

— Прекрасно, — пробормотал Евгений Иванович и пошевелился в кресле. — Прекрасно.

И внезапно его рука вынырнула из-за кресла с зажатым в ней пистолетом, и Владимир понял, что он, Свиридов, не успеет выстрелить первым, потому что его "узи" — под курткой, и…

Он бросился на пол, перекатился по ковру, подхватывая надсадно бьющий по ушам грохот выстрелов, а потом ему удалось выхватить "узи", и после длинного кувырка, разминувшего его с траекторией еще двух пуль, он выстрелил с колена.

Прострекотала короткая очередь в упор, несколько пуль прошили Мещерина, и он с сухим хрипом, более напоминающим птичий клекот, упал на ковер.

Владимир поднялся с колена. В самом деле, ему, профессионалу высокого класса, не составило совсем уж запредельного труда уложить человека, который, быть может, держал в руках оружие первый раз в жизни. Но дело тут не в том.

Свиридов понял, что, быть может, ему стоит благодарить бога за то, что Мещерин первым поднял на него оружие.

Потому что беспощадное осознание того, что он не смог бы так запросто убить человека, у которого перед этим отнял единственного сына и тем самым подтолкнул в пасть отчаяния и ненависти, — не отпускало ни на секунду.

А во рту тлел жуткий привкус свежей крови.

Нет, все объяснялось просто: при падении Владимир прикусил губу. Но теперь казалось, что это не его, Свиридова, кровь, что на губах горчит привкус крови ушедших сегодня.

Которые, быть может, и заслуживали смерти — но не от его, наемного убийцы, руки…

Владимиру стало душно, и он, рванув воротник так, как это сделал Мещерин в доме Берга, когда узнал о смерти своего сына, — крупными шагами вышел из квартиры, гулко хлопнув дверью.

***

Владимир выбросил "узи", из которого он застрелил Мещерина, и ключи от квартиры Карапетяна в Волгу, а потом долго стоял на парапете набережной и смотрел, как там, за рекой, тлеют редкие огоньки…

На квартиру к фокинской прихожанке он явился часа в четыре. Никто не спал — за исключением все так же мирно храпящего Берга, не подозревающего о том, что у него больше нет врагов. Саша и уже вернувшийся из ночного клуба Афанасий озабоченно переговаривались между собой и при появлении Володи уставили на него одинаковые тревожно-вопрошающие взгляды.

Свиридов прошел в комнату, не разуваясь, молча налил себе, Саше и Афанасию водки и, не чокаясь, выпил одним глотком.

Афанасий и Александра последовали его примеру.

— А я не платил за эти… клубные услуги и выпивку, — грустно сообщил Фокин. — Эта жаба делала мне минет, и тут как рвануло, я чуть кастратом не остался… так она вздрогнула.

Такой кипеж поднялся… я под шумок и свалил.

Тем более что этому мордовороту на входе последние двадцать баксов отдал.

Владимир кивнул.

— Я уже знаю, — сказала Саша. — Деньги будут сегодня днем.

— Не нужно денег, — проговорил Владимир. — У киллерской фирмы сегодня сезон скидок. Если к Ивану Ивановичу вы закажете Ивана Никифоровича, то Бальтазара Бальтазаровича вы получите совершенно бесплатно. Да и Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичем тоже.

Саша облизнула губы и хрипло спросила:

— А кто у нас сегодня в роли Бальтазара Бальтазаровича?

Владимир бросил на пол промокшую от ночного дождя куртку и ответил:

— Мещерин…

ЭПИЛОГ

Через несколько дней майор Станицын был арестован по обвинению в коррупции, использовании служебного положения в корыстных целях и в связях с криминальными структурами.

Разумеется, к этому приложил руку Иван Германович Берг, который в самом деле обладал широкими связями, предоставляемыми богатством и положением в обществе.

Разумеется, все грехи списали на покойных Крота и Мику. Что же касается смерти Мещерина, то расследование по этому делу, как и следовало ожидать, зависло бесперспективным "глухарем".