Фейтфул-Плейс
Шрифт:
– Мы бы не стали вас беспокоить, – робко добавил он для верности, – но у нас нет другого выхода. Всего пять минут!
После паузы мистер Дейли сухо, неохотно кивнул. Дорого бы я дал за надувную куклу в виде Кевина, чтобы возить ее с собой в машине и вытаскивать при необходимости.
Нас провели в гостиную, более светлую и аскетично обставленную, чем родительская: однотонный бежевый ковер, кремовая краска вместо обоев, в рамках на стене – фотография Иоанна Павла Второго и старый профсоюзный плакат; ни тебе кружевных салфеточек, ни гипсовых уток. Даже в детстве, когда мы свободно носились по домам друг друга,
Нора усадила нас за журнальный столик и чуть не предложила чаю с печеньем, но вовремя спохватилась. Я положил чемодан на столик, со значительным видом натянул перчатки – мистер Дейли, пожалуй, единственный в округе, кто скорее пустит в гостиную копа, чем одного из Мэкки, – и развернул мусорный мешок.
– Кто-нибудь из вас раньше это видел? – спросил я.
Секундное молчание. Вдруг миссис Дейли то ли ахнула, то ли застонала и потянулась к чемодану. Я успел предостерегающе выставить руку:
– Попрошу не прикасаться.
– Где… – резко начал мистер Дейли и со свистом втянул в себя воздух. – Где ты его взял?
– Узнаёте? – спросил я.
– Это мой, – сказала миссис Дейли, прижав ко рту кулак. – Я его в свадебное путешествие брала.
– Где ты его взял? – повысил голос мистер Дейли. По его лицу разлился нездоровый румянец.
Я со значением взглянул на Кевина, приподняв бровь. В целом обстоятельства он изложил вполне доходчиво – и про строителей рассказал, и про свидетельство о рождении, и про телефонные звонки. Я в нужные моменты доставал некоторые предметы для наглядности, как стюардесса показывает спасательный жилет, и наблюдал за Дейли.
Когда я уехал, Норе было лет тринадцать-четырнадцать – сутулая нескладная девчонка с буйными кудряшками, рано развившаяся и, похоже, не особо радовавшаяся этому. В результате все у нее сложилось как надо: та же сногсшибательная фигура, что у Рози, сейчас чуть раздавшаяся, но все еще шикарная; в наши дни, когда девицы морят себя голодом, стремясь к нулевому размеру, вечно издерганные, такую фигуру редко встретишь. Нора была на пару дюймов пониже сестры и не такая яркая – темные волосы, серые глаза, – и все-таки они были очень похожи, особенно если не в упор разглядывать, а мельком, краем глаза. Что-то неуловимое: разворот плеч, изгиб шеи, то, как она слушала – совершенно неподвижно, обхватив ладонью локоть другой руки, глядя прямо на Кевина. Немногие умеют тихо сидеть и слушать. Рози в этом не знала равных.
Миссис Дейли тоже изменилась, но не в лучшую сторону. Я помню, как она, запальчивая, курила на крыльце и, упершись бедром в перила, выдавала двусмысленности, от которых мы, мальчишки, заливались краской и припускали прочь под ее грудной смех. То ли исчезновение Рози, то ли просто двадцать два года жизни и мистер Дейли ее так потрепали, но спина у нее сгорбилась, лицо осунулось – в общем, молочный коктейль с антидепрессантами ей бы не помешал. Внезапно меня резануло то, чего я не видел, когда мы были подростками, а она для нас – древней старухой: невзирая на синие тени для век, начес и легкое помешательство, она поразительно напоминала Рози. Разглядев это сходство, я уже не мог его не замечать, оно вспыхивало и пропадало на периферии моего зрения, словно голограмма. От мысли, что с годами Рози могла превратиться в свою мать, мне стало не по себе.
Зато чем дольше я смотрел на мистера Дейли, тем ярче в нем проглядывал свойственный ему свободный дух. Пара перешитых пуговиц на несуразной вязаной безрукавке, аккуратно выстриженные волосы в ушах, свежевыбритый подбородок – должно быть, накануне он брал бритву с собой к Норе и побрился, перед тем как она повезла родителей домой. Миссис Дейли вздрагивала, поскуливала и кусала ладонь, пока я перебирал содержимое чемодана, а Нора пару раз глубоко вздыхала и откидывала голову назад, часто моргая. Мистер Дейли не менялся в лице, разве что становился все бледнее да щека дернулась, когда я показал свидетельство о рождении, – и все.
Кевин закончил и вопросительно взглянул на меня, пытаясь понять, все ли рассказал правильно. Я снова убрал огурцовую блузку Рози в чемодан и закрыл крышку. На секунду воцарилась полная тишина.
Наконец миссис Дейли чуть слышно спросила:
– Но как чемодан оказался в шестнадцатом доме? Рози с ним в Англию уехала.
От убежденности в ее голосе у меня упало сердце.
– Откуда вы знаете? – спросил я.
Она недоуменно посмотрела на меня:
– Чемодан пропал вместе с Рози.
– Почему вы так уверены, что она уехала в Англию?
– Так она записку оставила. Прощальную. Ее мальчики Шонесси и один из ребят Салли Хирн на следующий день принесли. Сказали, в шестнадцатом нашли. Там прямо было написано, что Рози уезжает в Англию. Мы сначала подумали, что вы оба… – Когда мистер Дейли пошевелился, вернее, слегка дернулся от гнева, миссис Дейли быстро заморгала и замолчала.
Я притворился, что не заметил, и согласился:
– Да, пожалуй, все так подумали. А когда вы узнали, что мы не вместе?
Никто не ответил, и тут подала голос Нора:
– Давным-давно. Лет пятнадцать назад, еще до моего замужества. Я как-то встретила Джеки в магазине, и она сказала, что вы снова общаетесь и что ты здесь, в Дублине. Сказала, что Рози уехала без тебя. – Нора переводила взгляд с меня на чемодан и обратно, глаза ее все больше округлялись. – Думаешь, она… Где она, как ты думаешь?
– Я пока ничего не думаю, – сказал я самым официальным своим голосом, будто речь шла о пропавшей незнакомке. – Нам пока известно слишком мало. Она хоть как-то с вами связывалась с тех пор, как уехала? Звонила, писала, передавала весточку через кого-то, кто случайно с ней столкнулся?
Миссис Дейли будто прорвало:
– Да у нас же телефона тогда не было, как бы она позвонила? А как телефон установили, я записала номер и пошла к твоей маме, пошла к Джеки и Кармеле и говорю, мол, если ваш Фрэнсис объявится, дайте ему этот номер, пусть передаст Рози, чтобы позвонила нам хоть на минутку, на Рождество или… Но конечно, когда я услышала, что она не с тобой, я поняла, что она не позвонит, номера-то у нее так и нет. Написать она, понятно, могла, да ведь Рози всегда поступала по собственному разумению. Но в феврале мне стукнет шестьдесят пять, и уж на юбилей-то она открытку отправит…