Фиалки в марте

— Ну вот и все, — сказал Джоэл.

Он стоял, прислонившись к косяку входной двери и блуждая взглядом по комнате, словно пытался запомнить во всех подробностях нашу нью-йоркскую двухуровневую квартиру в доме начала прошлого столетия, которую мы купили пять лет назад и отремонтировали. Счастливое было время! Вид жилища впечатлял — изящная арка входа, старинная каминная полка, сокровище, которое мы отыскали в одном из антикварных магазинов Коннектикута и бережно привезли домой, великолепие стен в столовой. Мы долго не могли решить, какой цвет выбрать, и наконец остановились на кирпично-красном — резковатом и вызывающем смутное томление оттенке, слегка похожем на нашу семейную жизнь. Когда стены покрасили, муж счел их слишком оранжевыми, а мне понравилось.

Наши глаза на секунду встретились. Я быстро опустила взгляд на рулончик скотча, машинально отмотала полоску и торопливо наклеила на последнюю коробку с вещами Джоэла — тем утром он приехал за ними. Вдруг я вспомнила, что в последней, ныне уже запечатанной коробке мелькнул голубой кожаный переплет, и сурово посмотрела на бывшего мужа.

— Погоди-ка, ты взял «Годы милосердия»? Это моя книга!

Я прочитала ее шесть лет назад, во время медового месяца на Таити, однако дело не в том, что мне захотелось сохранить потрепанный томик в память о нашем путешествии. Не знаю, как роман, за который в тысяча девятьсот тридцать первом году покойная Маргарет Эйер Барнс получила Пулитцеровскую премию, оказался в пыльной стопке ничейных книг в вестибюле гостиницы, но когда я достала его из ящика и открыла, мое сердце дрогнуло. Трогательная история о любви, потере, смирении, тайных страстях и бремени подспудных мыслей навсегда изменила мое отношение к собственной писанине. Возможно, именно поэтому я перестала писать. Джоэл так и не прочел этот роман, чему я только радовалась. Он стал для меня слишком личным, чтобы делить его с кем-либо, моим ненаписанным дневником.

Джоэл молча глядел, как я, отодрав скотч, рылась в коробке, пока не нашла старую книгу, потом устало вздохнул.

— Извини, я не знал, что ты…

Он вообще много чего обо мне не знал.

Я кивнула, не выпуская из рук книгу, заново заклеила коробку скотчем и выпрямилась.

— Вот теперь все.

Джоэл настороженно посмотрел на меня, и наши взгляды встретились. Он по-прежнему мой муж, подумала я, по крайней мере, до тех пор, пока мы не подпишем документы о разводе. До чего же больно глядеть в темно-карие глаза и знать, что человек, за которого я вышла замуж, бросает меня ради другой женщины! И как это нас угораздило?

Наше расставание в миллионный раз промелькнуло перед моим мысленным взором, словно сцена из мелодрамы. Все произошло в понедельник, дождливым ноябрьским утром. Я готовила яичницу-болтунью с соусом «табаско», любимое блюдо Джоэла, когда он рассказал мне о Стефани. Как с ней весело. Как она его понимает. Как они совпадают. Я содрогнулась, представив две сцепленные вместе детали от конструктора «Лего». Забавно, вспоминая тот день, я всегда чувствую запах подгорелой яичницы и «табаско». Если бы знала, что так будет пахнуть моя разбитая семейная жизнь, напекла бы блинчиков.

Я еще раз посмотрела Джоэлу в глаза, такие печальные и растерянные. Похоже, если я брошусь ему на шею, он, осознав свою вину, обнимет меня, останется, и наш брак уцелеет. Нет, сказала я себе. Уже ничего не исправить.

— До свидания, Джоэл.

Может, в сердце еще теплилась надежда, но разум был непреклонен: пусть уходит.

— Эмили, я… — с несчастным видом начал Джоэл.

Чего он хочет? Прощения? Еще один шанс? Кто знает. Я собралась с силами и подняла руку, не дав ему продолжить.

— До свидания.

Джоэл мрачно кивнул, пошел к двери, осторожно прикрыл ее за собой и запер снаружи. Мое сердце сжалось. Он все еще заботится… По крайней мере, о моей безопасности. Я тряхнула головой, подумав, что надо бы сменить замки, и вслушивалась в удаляющиеся шаги Джоэла, пока их не заглушил уличный шум.

Зазвонил телефон, я встала и вдруг поняла, что все это время сидела на полу, увлеченно читая «Годы милосердия». Сколько я так просидела? Минуту? Час?

— Так ты придешь? Ты обещала не подписывать документы о разводе одна! — раздался голос моей лучшей подруги Аннабель.

Плохо понимая, что происходит, я посмотрела на часы, нашарила в сумочке ключи и наводящий ужас конверт из плотной бумаги. Мы с Анни должны были встретиться сорок пять минут назад.

— Прости, уже бегу!

— Отлично, я закажу тебе выпить.

Ресторанчик «Калюмет», где мы любим обедать, всего в четырех кварталах от моего дома, и уже через десять минут Анни меня обняла.

— Есть хочешь? — спросила она, когда мы сели за столик.

— Нет, — вздохнула я.

Аннабель нахмурилась.

— Углеводы, вот что тебе нужно, — изрекла она, протягивая мне корзинку с хлебом. — Так, где документы?

Положив конверт на стол, я уставилась на него опасливым взглядом, приберегаемым обычно для чего-нибудь вроде динамита.

— Ты же понимаешь, что сама во всем виновата, — слегка улыбнулась подруга.

— С чего бы это? — сердито осведомилась я.

— Нельзя выходить за человека по имени Джоэл. — В голосе Аннабель явно слышались неодобрительные нотки. — Встречайся с Джоэлами сколько хочешь, пусть они покупают тебе выпивку и симпатичные мелочи от Тиффани, но никакой свадьбы.

Аннабель пишет диссертацию по социальной антропологии. За два года исследований она изучила браки и разводы с весьма необычной стороны. Согласно ее изысканиям, успешная семейная жизнь зависит исключительно от имени супруга. Выйдешь за Илая, и семейное счастье продлится примерно двенадцать лет с третью. Брэд? Шесть лет и четыре десятых года. Стив не выдержит дольше четырех, и, как искренне убеждена Аннабель, ни в коем случае нельзя вступать в брак с Престоном.

— Напомни, что говорит статистика о Джоэлах?

— Семь целых две десятых, — деловито сообщила подруга.

Я кивнула. Мы с Джоэлом были женаты шесть лет и две недели.

— Тебе нужно найти Трента.

— Терпеть не могу это имя! — недовольно нахмурилась я.

— Ладно, тогда ищи Эдуарда или Билла… нет, лучше Брюса. Эти имена гарантируют долгое супружество.

— Прекрасно, может, сводишь меня в дом престарелых, чтобы определиться с выбором?

Аннабель — высокая, стройная и красивая шатенка в стиле Джулии Робертс: с длинными волнистыми волосами, белой, словно фарфоровой, кожей и выразительными темными глазами. Ей тридцать три, но она ни разу не была замужем. По словам Анни, всему виной джаз — не нашлось ни одного мужчины, кто смог разделить ее любовь к Майлзу Дэвису и Херби Хэнкоку [1] .