Фиаско
Шрифт:
Одновременно он послал наружу дистанционно управляемые автоматы, которые наложили на кормовые и носовые дюзы камуфлирующую аппаратуру, а именно электромагнитные микшеры. Так размазывалось излучение тяги: спектр радиации рассеивался. Самый тонкий этап торможения был пройден на подступах к системе, за Юноной: GOD запланировал его и выполнил четко, как подобало компьютеру конечного поколения. Он попросту проколол «Гермесом» верхние слои атмосферы газового гиганта. Перед кораблем возникла подушка раскаленной плазмы, и, гася на ней скорость, GOD выжал из климатизации «Гермеса» все возможное, чтобы температура в эмбрионаторе не повысилась больше чем на два градуса. Плазменная подушка мгновенно уничтожила охранный щит, который и так должен был быть отброшен: он был заменен щитом другого типа, защищающим от пыли и обломков
По программе первым должен был очнуться Герберт – на случай, если понадобится врач. Однако очередность оказалась нарушенной. Несмотря на все ухищрения, биологический фактор оставался самым слабым звеном сложной операции. Эмбрионатор находился на средней палубе и в сравнении с кораблем был микроскопической скорлупкой, окруженной многослойной броней и антирадиационной оболочкой с двумя люками, ведущими в жилые помещения. Центр «Гермеса», называвшийся городком, был связан коммуникационным стволом с рубкой, разделенной на два яруса. Между носовыми переборками шли лабораторные палубы, где можно было работать и в невесомости, и при тяготении. Запасы энергии были сосредоточены на корме – в аннигиляционных контейнерах, в недоступном для людей сидеральном машинном отделении и в камерах особого назначения. Между внешней и внутренней кормовой броней были скрыты шасси – корабль мог садиться на планеты и тогда вставал на выдвигающиеся складные ноги. Посадку должна была предварять проба грунта на прочность, потому что на каждую из огромных лап ракеты приходилось 30 000 тонн массы. В центральной части корабля вдоль штирборта помешались разведывательные зонды и их вспомогательное оборудование, вдоль бакборта – автоматы внутреннего обслуживания и аппараты для дальних, автономных разведывательных полетов или походов; среди них были и большеходы.
Когда GOD включил реанимационные системы, на «Гермесе» царила благоприятная для операции невесомость. Разбуженный первым Герберт обрел нормальное давление и температуру тела, но не пришел в себя. GOD тщательно обследовал его и заколебался. Ему приходилось действовать самостоятельно. Точнее, он не колебался, а сопоставлял варианты возможных операций. Результат обследования был двойственен. Он мог либо приступить к реанимации командира, Стиргарда, либо забрать врача из эмбрионатора и перенести в операционную. Он поступил как человек, бросающий монетку перед лицом неведомого. Когда не известно, что предпочесть, нет лучшей тактики, чем жребий. Рандомизатор указал на командира, и GOD послушался его. Спустя два часа Стиргард, наполовину придя в себя, сел в открытом эмбрионаторе, разорвав прозрачную оболочку, облегавшую нагое тело. Он поискал глазами того, кто должен был стоять над ним. Динамик что-то говорил ему. Он понимал, что это механический голос, что с Гербертом неприятности, хотя толком не разбирал повторяемых слов. Вставая, приложился головой к приподнятой крышке эмбрионатора – на минуту потемнело в глазах. Первым звуком человеческой речи в системе дзеты было крепкое ругательство. Клейкая белая жидкость текла с волос по лбу на лицо и грудь Стиргарда. Он слишком резко выпрямился и, кувыркаясь, с согнутыми коленями, пролетел по туннелю вдоль всех контейнеров с людьми до люка в стене. Прижался спиной к мягкой обивке в углу между притолокой и сводом и, стерев с век белую жидкость, склеивающую пальцы, обвел взглядом помещение эмбрионатора. В промежутках между саркофагами с поднятыми крышками уже были отворены двери в ванные. Он вслушивался в голос машины. Герберт, как и остальные, был жив, но не пришел в себя после выключения реаниматора. С ним не могло быть ничего серьезного: все энцефалографы и электрокардиографы показывали предусмотренную норму.
– Где мы? – спросил командир.
– За Юноной. Полет прошел без помех. Нужно ли перенести Герберта в операционную?
Стиргард подумал.
– Нет. Я сам им займусь. В каком состоянии корабль?
– В полной исправности.
– Получены какие-нибудь радиограммы с «Эвридики»?
– Да.
– Какой степени важности?
– Первой. Изложить содержание?
– О чем они?
– Об изменении процедуры. Изложить содержание?
– Радиограммы длинные?
– Три тысячи шестьсот шестьдесят слов. Изложить содержание?
– В сокращении.
– Я не могу сокращать неизвестные.
– Сколько неизвестных?
– Это тоже неизвестно.
Пока они обменивались репликами, Стиргард оттолкнулся от свода. Летя к зелено-красным огням над криотейнером Герберта, он успел увидеть в зеркале сквозь дверной проем ванной свой мускулистый торс, блестящий от онакса, который еще вытекал из перевязанной пуповины, как у огромного обмываемого новорожденного.
– Что случилось? – спросил он. Зафиксировал босые ноги под контейнером доктора, приложил руку к его груди.
Сердце мерно билось. На полуоткрытых губах спящего липко белел онакс.
– GOD, сообщи то, что тебе ясно, – проговорил Стиргард.
Одновременно он надавил лежащему большими пальцами под нижней челюстью, посмотрел в горло, почувствовал тепло дыхания, всунул палец между зубов и осторожно тронул нёбо. Герберт вздрогнул и открыл глаза. Они были полны слез, светлых и чистых, как вода. Стиргард с молчаливым удовлетворением отметил успех такого простого приема. Герберт не очнулся, потому что зажим на его пуповине был отсоединен не полностью. Стиргард зажал катетер, тот отскочил, брызгая белой жидкостью. Пупок затянулся сам. Обеими руками Стиргард нажимал на грудь лежащего, чувствуя, как она прилипает к ладоням. Герберт смотрел ему в лицо широко открытыми глазами, словно застыв в изумлении.
– Все в порядке, – сказал Стиргард.
Пациент, казалось, не слышал его.
– GOD!
– Слушаю.
– Что случилось? «Эвридика» или Квинта?
– Изменения на Квинте.
– Суммируй данные.
– Сумма неопределенных есть неопределенная.
– Говори, что знаешь.
– Перед погружением были отмечены быстропеременные скачки альбедо, радиоизлучение достигло трехсот гигаватт белого шума. На луне дрожит белая точка, которую сочли плазмой в магнитной ловушке.
– Какие рекомендации?
– Осторожность и соблюдение камуфляжа.
– Конкретные?
– Действовать по собственному усмотрению.
– Расстояние до Квинты?
– Миллиард триста миллионов миль по прямой.
– Камуфляж?
– Сделан.
– Микс?
– Да.
– Программа изменена?
– Только сближение. Корабль сейчас в тени Юноны.
– Исправность корабля полная?
– Полная. Реанимировать экипаж?
– Нет. Наблюдал Квинту?
– Нет. Погасил космическую в термосфере Юноны.
– Хорошо. Теперь молчи и жди.
– Молчу и жду.
«Интересное начало», – подумал Стиргард, все еще массируя грудь врача.
Тот вздохнул и пошевелился.
– Видишь меня? – спросил нагой командир. – Не говори. Моргни.
Герберт заморгал и улыбнулся. Стиргард был в поту, но все еще массировал.
– Diadochokynesis?.. [22] – предложил Стиргард.
Лежащий закрыл глаза и неверной рукой тронул кончик своего носа. Они смотрели друг на друга и улыбались. Врач согнул колени.
22
Способность быстро совершать симметричные движения (греч.).
– Хочешь встать? Не торопись.
Не отвечая, Герберт ухватился руками за края своего ложа и поднялся. Вместо того чтобы сесть, стремительно взлетел в воздух.
– Смотри, тяготение нулевое, – напомнил Стиргард. – Потихоньку…
Герберт оглядел эмбрионарий – уже сознательно.
– Как остальные? – спросил он, откидывая волосы, прилипшие ко лбу.
– Реанимация идет.
– Нужна помощь, доктор Герберт? – спросил GOD.
– Не нужна, – бросил врач.
Он сам проверил поочередно индикаторы над саркофагами. Касался груди, смотрел глазные яблоки, проверял рефлексы конъюнктивы. До него донесся шум воды из ванной. Стиргард принимал душ. Прежде чем врач дошел до последнего, Накамуры, командир, уже в шортах и черной трикотажной рубахе, вернулся из своей каюты.