Фиаско
Шрифт:
Но это не был конец: в галогенном слепящем свете темнели на плавном склоне горы безголовые панцирные существа – как стадо скота, пасущееся на альпийском лугу, – напрасно взгляд пытался различить, что это – огромные черепахи? гигантские жуки? Камера поднялась выше, пошла вдоль более крутой скальной стены с черными устьями гротов, пещер; из них текла – нет, не вода, какая-то жижа, рвотно-коричневая. Затем на лиловом слегка колеблющемся фоне побежали слова:
Монитор погас, и рубку залил белый дневной свет. Второй пилот, сильно побледнев, все еще бессознательно прижимая руки к груди, смотрел на пустой экран. Гаррах боролся с собой: крупные капли пота стекали с его лба и блестели в светлых густых бровях.
– Это… это шантаж, – пробормотал он. – Нас обвиняют в том… что случилось… там…
Темпе вздрогнул, словно внезапно пробудившись.
– Ты знаешь – ведь это правда… разве кто-нибудь нас сюда звал?.. Мы попали в самую гущу их несчастий – чтобы их усугубить.
– Перестань! – огрызнулся Гаррах. – Если хочешь покаяния, иди к своему монаху – а меня оставь в покое. Это не просто шантаж… это похитрее. Ох, вижу, как они пытаются взять нас на крючок. Опомнись, парень, это не наша вина, это они…
– Ты сам сначала опомнись. – Темпе встал, он больше не мог спокойно сидеть. – Независимо от того, чем кончится игра, мы сделали то, что сделали. Контакт разумных, Боже мой… Если уж тебе так необходимо кого-то проклинать, кляни SETI и CETI. И себя – за то, что тебе захотелось стать «психонавтом». А лучше всего – заткнись. Это самая разумная вещь, которую ты можешь сделать.
Вечером Сезам вместе с аппаратами был втянут на корабль. Араго потребовал от Стиргарда, чтобы он собрал общий совет по поводу дальнейших действий. Стиргард решительно отказал. Никаких советов или заседаний до конца решительной фазы программы. Направляемый гамма-лазером фальшивый «Гермес» исчез за выпуклостью Сексты и полным ходом двинулся к Квинте, обмениваясь с ней условными сигналами, паролями и отзывами. Темпе после дежурства хотел увидеться с командиром – тот отказался. Не принимал никого, сидел один в своей каюте. Пилот поехал на среднюю палубу – ему не хватило духу пойти к Араго: он вернулся с полдороги и по интеркому вызвал Герберта, не застав его в каюте. Тот оказался в кают-компании вместе с Кирстингом и Накамурой. Корабль маневрировал, чтобы держать малую тягу; они оставались в тени, и тяготение было слабым. При виде ужинающих коллег Темпе вдруг ощутил, что с утра ничего не ел. Он молча сел за стол, положил себе на тарелку мяса с рисом, но, когда тронул его вилкой, ему в первый раз в жизни сделалось нехорошо при виде этих сероватых волокон; но что-то нужно было съесть, и он, выбросив содержимое тарелки в кухонный слив, взял из автомата подогретую витаминную кашицу. Лишь бы чем-нибудь наполнить желудок. Никто не обратился к нему, и, только когда он сунул тарелку и нож с вилкой в моечную машину, Накамура еле заметной улыбкой пригласил его сесть рядом. Сев напротив японца, который, вытирая губы бумажной салфеткой, ждал, пока уйдет Кирстинг и они останутся втроем вместе с Гербертом, на свой манер наклонив набок голову с гладко причесанными черными волосами, выжидательно смотрел на пилота. Тот пожал плечами в знак того, что ему нечего сказать. Нечего.
– Когда мы отворачиваемся от мира, мир не исчезает, – внезапно сказал физик. – Где мысль, там и жестокость. Они ходят парой. Это приходится принять, если нельзя изменить.
– И поэтому командир никого не допускает к себе? – вырвалось у пилота.
– Это его право, – невозмутимо ответил японец. – Командир, как каждый из нас, должен сохранять лицо. Даже наедине с собой. Доктор Герберт страдает, пилот Темпе страдает, а я не страдаю.
– Как это… вы не страдаете?.. – не понял его Темпе.
– Не имею права, – спокойно объяснил Накамура. – Современная физика требует такого воображения, которое не отступает ни перед чем. Это не моя заслуга, это дар моих предков. Я – не пророк и не ясновидец. Я жесток, когда надо быть жестоким, в противном случае тоже не смог бы есть мяса. Кто-то однажды сказал: «Nemo me impune lacessit». Разве он сейчас этого стыдится?
Пилот побледнел.
– Нет.
– Вот и хорошо. Ваш друг и коллега Гаррах устраивает представления. В маске великого гнева на лице, как у демонов в нашем театре кабуки. Не следует впадать ни в гнев, ни в отчаяние – ни жалеть, ни мстить. И вы теперь сами знаете почему. Или я ошибаюсь?
– Нет, – сказал Темпе. – Мы не имеем на это права.
– Ну что же, тогда кончим разговор. Через тридцать… – он посмотрел на часы, – семь часов «Гермес» сядет. Кто будет тогда дежурить?
– Мы оба. Таков приказ.
– Вы не будете в одиночестве.
Накамура встал, поклонился им и вышел. В пустой кают-компании тихо шумела моечная машина и слегка дула климатизация. Пилот взглянул на врача, который сидел все так же неподвижно, подпирая голову руками, и смотрел прямо перед собой невидящим взглядом. Темпе вышел из кают-компании, не обменявшись с ним ни словом. И в самом деле, говорить было не о чем.
Посадка «Гермеса» прошла в высшей степени зрелищно. Спускаясь в назначенную точку планеты, он изрыгал такое тормозное пламя, что его искра, наблюдаемая мириадами неисчислимых глазков, раскаленной иглой вошла в молочную пелену туч, разрывая их под собой на мгновенно розовеющие в отблеске огня и быстро разлетающиеся по сторонам клубки, – и в это окно, в прожженную пламенем дыру корабль погрузился и исчез. Клочья циррокумулюсов, скручиваясь волокнами в спирали, начали закрывать прорыв в облачном покрове Квинты, но еще не затянули ее полностью, когда через их просветы ударил желтый блеск. Все это было видно с запаздыванием в девять минут – столько времени нужно было световому сигналу, чтобы пройти расстояние, отделявшее их от планеты, – и тогда же был получен сигнал ориентированного на Сексту передатчика того «Гермеса» – в первый и последний раз. Тучи еще раз разбежались над местом спуска, на этот раз мягче и медленней, а по рубке, заполненной людьми, пробежало что-то вроде короткого сдавленного вздоха.
Стиргард, стоявший у экрана на фоне безупречно белого огромного диска Квинты, вызвал GODa:
– Дай мне анализ взрыва.
– Есть только спектр излучения.
– Определи причину взрыва на основании этого спектра.
– Оценка будет вероятностной.
– Знаю. Действуй.
– Есть. Через четыре секунды после выключения главной тяги центральный стержень реактора пустил его вразнос. Дать варианты причины?
– Да.
– Первый: в корму ударил нейтронный поток с таким соотношением медленных и быстрых, чтобы пробить всю конструкцию реактора. Реактор даже после выключения начал работать, как размножитель, и в плутонии пошла экспоненциальная цепная реакция. Второй вариант: кормовую броню пробил кумулятивный снаряд с холодной аномалоновой головкой. Дать доводы в пользу первого варианта?
– Да.
– Атака баллистического типа разбила бы весь корабль. Нейтронный удар мог уничтожить только силовой отсек; предполагалось, что на борту находятся живые существа, отделенные от силового отсека рядом перегородок антирадиационной защиты. Показать спектр?
– Нет. Молчи.
Стиргард только теперь заметил, что стоит в белом блеске Квинты, как в ореоле. Не оборачиваясь, выключил изображение и с минуту молчал, словно взвешивая в мыслях слова машины.
– Кто-нибудь хочет высказаться? – спросил наконец командир.