Фига из кармана
Шрифт:
Там же я и водрузила на себя экспроприированный фирменный прикид моего бывшего воздыхателя. От запахов его дезодоранта или дорогого мужского одеколона у меня закружилась голова. И я на какой-то миг даже поверила в эту телевизионную рекламную чушь о эротической силе запахов такого рода. Правда, затем, когда природное женское любопытство помогло мне отыскать деликатно-прикрытый мини-бар, пару глотков шампанского да добрый десяток съеденных шоколадных конфет вернули меня в реальный мир.
Но подступный велюровый плен чехлов сидений был так сладок и приятен, что я погрузилась сначала в долгие воспоминания, а затем и в по-настоящему крепкий сон. Возможно впервые после того, как у меня отнялись ноги.
2глава
С Шуриком Богушем мы, сколько я себя помню, жили в одном доме. Он с отцом и матерью, да бабушкой Зиной на втором этаже. А я со своими родаками на третьем. Правда, сначала-то мы жили в полуподвальном помещении этого же дома. Эту, с позволения сказать, квартиру, да еще и ведомственной принадлежности, мои родители получили от благодарного государства за то, что вставая каждый день ни свет – ни заря, мели и убирали закрепленную за ними территорию. Отец был «хозяином» всей площади, оставляя матери лишь тротуары да внутренний дворик «Гастронома», где та подрабатывала еще и уборщицей.
У Саньки же родителя были крутые, по тем временам, бизнесмены: круче вареных яиц. За что их и прибрали завистливые конкуренты. Подорвав их навороченный «Нисан» прямо на стоянке у нашего дома.
Смерть родителей Шурика была страшной, но слава Богу, мгновенной. С год люди обходили стороною «горелое» место. Ибо над ним еще долго-долго витал сладковато-приторный запах смерти: запах сгоревшей человеческой плоти. Но потом постепенно запах и воспоминания улетучились, уступив место обыденной суетности. Да и в те времена разборки такого рода были делом, можно сказать, каждодневным. На слезах сирот и крови конкурентов, как на дрожжах замешивались и шли в рост первые миллионы будущей бизнесэлиты.
Моему же отцу «крупно» повезло. Ему всего лишь оторвало ногу. Так как он в момент взрыва был рядом на своем боевом посту и вместо матери, которая в то утро завозилась у плиты, мел тротуар.
За свое увечье отец получил сначала «полноценную» квартиру в том же подъезде. И мы из полуподвала, радуясь неописуемо, перебрались на третий этаж нашей, хотя и старенькой, но еще вполне надежной «сталинки».
А вскоре отцу выдали и «Таврию». Правда, через год Семен Семеновича, моего отца, когда он по пьяному делу куролесил по дороге, возвращаясь с рыбалки, переехал «Камаз». «Инвалидку» отправили на металлолом, а отца на кладбище.
Нам с матерью отца, конечно же, по-человечески было жалко. Но, если честно сказать, после его смерти, нам жить стало намного легче. Моя мать Лидия Ивановна перебрала на себя по наследству еще и работу отца. Правда, когда она болела или в дни праздников, когда народ сорил направо и налево, я тоже не брезговала взяться за метлу. Зато у нас неожиданно появились «лишние» деньги.
Мне тогда было уже четырнадцать лет. И мой скудный завсегда гардероб пополнили не очень и дорогие, но вполне приличные, а главное же модные вещи. И когда я подымалась по ступеньках к себе на третий этаж, на площадку первого всегда выходил «покурить» сосед дядя Женя. А на площадку второго – «подышать свежим воздухом» тихоня Шурик.
Мои платья, да и юбки, всегда были мини-некуда, и мужскому и юношескому восторженным взглядам для обозрения открывалась довольно-таки значительная часть моих стройных ножек. Дяди же Жени, по моему, и более того.
Так что, когда мне исполнилось шестнадцать лет и я пошла работать, заменив мать, которую вместе с бабушкой Шурика зимой у входа в наш подъезд убило огромной сосулькой, то большую часть своих зарплат тратила теперь на дорогое нижнее белье. От него у дяди Жени, «бизнесмена» хренового, наверное, и поехала крыша. И он однажды, сильно поднабравшись, предложил мне триста долларов на скутер. То есть на мою голубую мечту, о которой я растрезвонила наверное жильцам не только нашего дома, но и всего квартала.
Дядя Женя усиленно дышал на меня перегаром, заикался и старался говорить шепотом. Не в силах отвести взгляда от моих полуобнаженных грудей, он постоянно облизывал свои массные губы и дрожал, как первоклашка перед директором.
Мне его в тот момент даже немного стало жалко. Но я отказалась, не наотрез конечно, но отказалась. Прекрасно понимая, что от меня потребуется взамен.
Но дядя Жена был еще тот дядя, и однажды, когда я возвращалась вечером после дискотеки домой, сильно расслабленная джином с тоником и тому подобной молодежной мешаниной, он меня подстерег у подъезда. Благо его жена - медработник в тот вечер была как раз на дежурстве.
Легкие, но настойчивые поглаживания, сладко-дурманящие поцелуи сначала в щечки, а затем и в губы… И я сама не знаю, как оказалась в его спальне.
После смерти сначала родителей, а затем и бабушки Зины, Шурик школу конечно не бросил. Но учился спустя рукава; проводя большую часть времени за игрой в футбол и на гитаре.
Правда, успехи на этих поприщах у него были налицо. От его бардовских песен неистовали все мало-мальски известные дискотеки Полтавы. А меткости ударов по мячу мог бы позавидовать сам Андрей Шевченко. Но вот беда, бегать по футбольному полю, высунувши язык, Шурик мог не более четверти часа. Нужен был каждодневный, упорный труд, и не всегда безвредный для здоровья, и Александру на спортивной карьере пришлось поставить крест.
В тот вечер, когда я оказалась в спальне дяди Жени, Шурик на заднем дворике нашего дома натаскивал игре в футбол соседских пацанов, примеряя на себя тогу тренера.
Уложив меня на кровать, дядя Жена замешкался с раздеванием и это ему дорогого стоило. Виной тому были, во-первых, открытое окно, а во-вторых, крученый Санькин удар. «Безобидный» на первый взгляд шлепок мячом о голую мужскую задницу, в один миг сделал из дяди Жени пожизненного импотента. А меня словно ударной волной вымело со спальни прилипчивого, как банный лист, соседа-староперда.
С неделю, опасаясь ярости Александра, я избегала его. А он, отчаявшись за мною бегать, бросил все и уехал в Москву к своим каким-то дальним родственникам.
Не скоро, но все же я позабыла со временем смешного своего соседа-воздыхателя. Дядя ж Женя теперь обходил меня десятой дорогой, да и мне с год, как уехал Шурик, даже сниться перестали и старые, и молодые кобели. «Ну их всех в болото! От мужиков одни неприятности», - слушая пересуды умудренных жизненным опытом соседок, да вспоминая пьяные разборки матери с отцом, твердо решила я.