Фигня (сборник)
Шрифт:
– Вряд ли, – сказал официант. – Праздничный обед для экипажа заказан. Вряд ли.
– Тогда принеси, голубчик, кофе…
Разукрашенный лентами самолет стоял на заснеженном поле. К его боку, к багажному отделению, таскали чемоданы грузчик и мужчина в аэрофлотовской шинели. Они спешили закончить погрузку багажа.
К самолету был приставлен трап. На нем, как на импровизированной трибуне, стояли Горохов, Афанасьев, командир корабля и представитель пассажиров. Висел транспарант: «Даешь иркутский
Музыканты доиграли марш, и Горохов открыл митинг.
– Товарищи! Сегодня коллектив нашего авиапредприятия в ознаменование своих обязательств отправляет рейс на Иркутск комфортабельный лайнер «ТУ-134». Митинг, посвященный этому знаменательному событию, считаю открытым!
Оркестр грянул туш.
Старик с молодым интеллигентом продолжали свой разговор в удобных креслах, повернутых к широким окнам аэровокзала, через которые прекрасно была видна картина митинга на летном поле.
– Что ни говорите, Максим Петрович, а неприятно чувствовать себя отщепенцем. Хочется быть там, – указал за окно молодой.
– Одно из двух, – отвечал старик. – Или здесь чувствовать себя отщепенцем, или там чувствовать себя дураком. Мы, Андрей Константинович, не хотим быть дураками, не так ли? Но поневоле превращаемся в отщепенцев. Думаете, мне это приятно?
– Я отнюдь не протестую против формы. Но ведь она должна быть наполнена содержанием. Если бы после митинга всех рассадили по самолетам и тут же отправили…
– Эк, чего захотели!
– И все же чертовски неприятно. Да и заметить могут, что нас нет, – молодой интеллигент заерзал в кресле. – Я, пожалуй, пойду, – сказал он после паузы.
– Как знаете, – пожал плечами старик.
Молодой поднялся и направился к выходу. Старик долго смотрел через окно, как бредет по аэродрому к митингующей толпе его фигурка с портфелем в руках.
– Слово предоставляется слесарю-наладчику завода игровых автоматов товарищу Середкину, – объявил с трапа Горохов.
Представитель пассажиров сделал шаг вперед.
– Когда отправят рейс на Кишинев? – дерзко выкрикнул из задних рядов молодой интеллигент.
– Вопросы потом, товарищи, – сказал Горохов.
– Наш завод игровых автоматов по итогам квартального плана занял второе место среди предприятий отрасли, – начал слесарь.
Грузчик и аэрофлотовец, поглядывая на толпу, запихивали в чрево самолета последние чемоданы.
Чиненков и Туркин в это самое время напряженно искали кота. Они брели в полутьме по подвалу аэровокзала среди переплетений труб с продранной теплоизоляцией и проводов. Под ногами что-то хлюпало. И тот, и другой были изрядно перепачканы и злы.
– Кис-кис-кис… – безнадежно бормотал Туркин осипшим голосом.
– Да прекратите вы! – прикрикнул на него Чиненков.
– А
– Зовите по имени. У вас курить есть?
– Я не знаю, как его зовут. – Туркин пошарил по карманам.
Они закурили, уселись на какую-то трубу.
– Чертова работа, – пожаловался Чиненков. – Мой дуб мне покою не дает. Чуть что: «Боря.! Боря!» Старый дурак!
– Кто это? – испугался Туркин.
– Горохов… У тебя тоже старый пень? – неожиданно обратился он на «ты» к Туркину.
– Шестьдесят восемь, – осторожно сказал Туркин.
– А чего же он на пенсию не идет? Устал ведь, как пить дать, – зло говорил Туркин.. – Нет, держится за кресло!.. Представь: этот старый судак назначен начальником аэропорта.
– Кто? – опять спросил Туркин.
– Ну, Горохов же!.. Он уже взлета от посадки отличить не может. Ему только – давай, давай!.. Принцип реактивного действия не знает. Я серьезно… Не знает он, почему летают самолеты. Правда, они у нас не летают, больше на земле стоят… Тебя как зовут? – вдруг спросил он Туркина.
– Сережа.
– Скажи, Серега, разве ты в тысячу раз больше не знаешь, чем твой Панкратов? Кто ему речи пишет?
– Я, – потупился Туркин.
– А почему он их читает, а не ты? Задумывался когда-нибудь?
– Нет, – честно ответил Туркин.
– Потому что такие, как ты, не задумываются. Вот почему.
– А ты лучше, что ли? – обиделся Туркин.
Чиненков задумался, затягиваясь сигаретой.
– Мне ничего не надо, – оправдывался Туркин. – Только бы не дергали меня. Я такие речи писать могу. У меня стиль хороший. Пускай он их говорит, мне не жалко. У него голос, а у меня стиль. Я так считаю, что говорить должны те, у кого голос и внешность. А думать… те, у кого голова. Как считаешь?
– Потому мы здесь в подвале и сидим! Ищем твоего поганого кота! А они на трибунах стоят! – Чиненков со злостью отбросил сигарету, зашагал куда-то вдоль трубы.
Туркин рысцой последовал за ним.
– Я, если хочешь знать, еще хуже тебя! – не оборачиваясь, чеканил Чиненков. – Мне много нужно. Практически все!.. Я хочу своей очереди дождаться. А пока мне нужно задницы лизать… Котов, ядри их душу!..
Туркин пошел медленнее, стал отставать.
– Скажешь, я подонок? А я понятие имею! Я это все в гробу… – Чиненков оглянулся.
Туркина сзади не было.
– Серега, ты где?!
Чиненков дернулся назад, сделал шаг, другой… Туркин сидел на трубе, уткнув лицо в ладони. Он плакал.
– Ты чего, Сережа? Ну, чего ты?.. – растерялся Чиненков. – Да брось ты… Найдем мы твоего кота. Сейчас все будет…
Он помог Туркину подняться, повел его дальше, поддерживая за плечи.
– Давай, Сережа… Кис-кис-кис…
– Кис-кис-кис… – всхлипывая, повторял Туркин.
Пассажиры переминались на морозе, окутанные паром.