Фигура легкого эпатажа

Донцова Дарья

— Согласится ли мужчина на интервью? — продолжала я изображать дурочку.

— Деточка, — закатила глаза Нина Леонидовна, — он ненавидел Антонова! Алло, Сеня… Простите, а можно Груздева? Ой-ой-ой, пусть выздоравливает!

Трубка шлепнулась на рычаг.

— Никакого толку от Семена! Когда мне нужно — он захворал! Жена говорит — гипертонический криз. Экая, право, ерунда, мог и сообразить, что я с чепухой не звякну, — завозмущалась Нина Леонидовна.

— Давайте я пока напишу статью, — предложила я, — а когда Семен Савельевич выздоровеет,

свяжусь с ним.

— Разумное решение, — кивнула Нина Леонидовна.

Я улыбнулась и задала последний вопрос:

— Скажите, а что за человек Антонов был… в моральном плане?

— Очень жаден, — мгновенно отреагировала Нина Леонидовна. — А еще вор — украл идеи Марка Генриховича, ну да об этом я уже повествовала. Отвратительная личность! Правда, умел делать вид. На рабочем месте вел себя безупречно, казался душкой, всем улыбался, но я-то знала ему цену.

— А женщины? Они любили Михаила Петровича?

Нина Леонидовна захихикала.

— У нас одни клуши, средний пол! Ни рожи, ни кожи, ни ума. Поэтому на службе мерзавец был вне подозрений. И потом, бок о бок с ним постоянно находилась Анна, держала цепкой ручонкой свое счастье.

На секунду мне показалось, что облако злости, выпущенное Ниной Леонидовной, сгустилось до состояния липкого желе и сейчас задушит «корреспондентку». Но потом пришло изумление.

— Анна тоже работает в институте?

— Ясное дело, — процедила сквозь зубы Нина Леонидовна. — Пришла сюда после того, как муженек коммерцией занялся. Года не припомню, где-то в середине девяностых. Она старший научный сотрудник лаборатории Антонова. Цирк! Не научное заведение, а семейная торговля бесполезными витаминами. Слава богу, мы с Анной никогда не пересекались, их корпус стоит отдельно. Михаил-то иногда в основное здание заглядывал, а его жене тут делать нечего.

— Жаль! — со вздохом сказала я. — Хотелось украсить статью жареными деталями. Допустим, интервью с любовницей Антонова…

— И что мешает?

— Отсутствие оной. Вы же говорите, Михаил Петрович работал вместе с женой, — напомнила я.

Нина Леонидовна побарабанила пальцами по столу.

— Ну-ну… Свечку я, конечно, не держала, но один раз, довольно давно, Анна еще тут не работала… Год… Нет, точно не припомню, но до перестройки… дело было. Служила у нас одна девица, Марией звали. Так, ничего особенного, на мой взгляд, дурнушка — смуглая, волосы черные, на цыганку похожа… Представляете типаж?

Ощутив сердцебиение, я кивнула.

— Что-то там между ней и Михаилом намечалось, — задумчиво протянула Нина Леонидовна, — хотя шифровались они, словно шпионы. Даже я ничего не заподозрила. Но один раз, совершенно случайно, стала свидетельницей почти интимной сцены…

В тот день Нина Леонидовна, как всегда, ушла с работы ровно в восемнадцать часов. Стояло лето, во дворе НИИ вовсю благоухали кусты жасмина, и Нина Леонидовна, которую дома никто не ждал, села на скамейку, расположенную чуть поодаль от основного здания. Не успела она вдохнуть аромат

цветов, как сзади послышался тихий, отлично знакомый голос Михаила Петровича:

— Мы что-нибудь придумаем!

Нина Леонидовна вздрогнула, обернулась и не увидела ничего, кроме яркой зелени и белых лепестков.

— Выхода нет, — прозвучало в ответ нервное сопрано.

— Спокойно, — перебил его Антонов, — выход есть всегда, не плачь.

Тут до Нины Леонидовны дошло, в чем дело. Скамейка, на которой она устроилась подышать свежим воздухом, стояла по одну сторону жасминовых зарослей, а по другую имелась еще одна лавочка. Разросшиеся растения, подобно стене, отгородили их друг от друга. Михаил Петрович с незнакомой спутницей и предположить не могли, что сейчас их разговор подслушивают чужие уши.

Нина Леонидовна замерла, боясь шорохом выдать свое присутствие, а сопрано тем временем простонало:

— Я боюсь.

— Чего?

— Всего.

— Ерунда! Сотни, нет, тысячи женщин прошли через такое.

— Это больно.

— Абсолютно нет, полный наркоз избавляет от ощущений.

— Хорошо тебе говорить!

— Я очень волнуюсь.

— Пока не заметно.

— Просто не демонстрирую нервозность.

— Ты кремень.

— Вовсе нет. Но разве станет лучше, если мы вместе начнем причитать?

— Мне страшно.

— Ерунда, не накручивай себя.

— Ты айсберг.

— Прекрати обвинять меня в черствости.

— В холодности.

— Это одно и то же.

— Моя ответственность больше.

— Я сделал все возможное, нашел врача, заплатил деньги.

— Ты мог предложить иной выход!

— Какой?

Воцарилась тишина. Потом Михаил Петрович по-прежнему спокойно сказал:

— Маша, ты не имеешь никакого права меня упрекать. Я ведь предупреждал тебя: от Анны не уйду никогда. Ты приняла условие, и вдруг нате, получите, истерика. Мы так не договаривались.

Послышался тихий плач, потом женщина выкрикнула:

— Ты чудовище! Без…

— Хочешь поссориться?

— Без души, без умения любить…

— Уж какой есть.

— Боже! Где были мои глаза…

— Хватит, — оборвал собеседницу Антонов, — ты не школьница, замужняя особа!

— Я в разводе.

— Все равно не девочка.

— Мерзавец!

— Тише!

— А если пойду к директору? В партком? А?

— Скатертью дорога, но ничего не добьешься. Лучше не начинай, просто опозоришься.

Раздался шлепок.

— Дура! — взвизгнул Михаил Петрович, потом послышался звук шагов.

Сгорая от любопытства, Нина Леонидовна юркнула в заросли жасмина, присела на корточки, очень осторожно чуть-чуть развела ветви и увидела справа дорожку, по которой быстрым шагом удалялся Антонов, а слева маячила скамейка, на которой, скорчившись, рыдала смуглянка Маша.

Нина Леонидовна мигом поняла, о чем шла речь: Маша переспала с Антоновым и забеременела, Михаил Петрович отправляет пассию на аборт, а девица боится. Очень мило!