Фигуристка
Шрифт:
– Ты где был?! – набросилась на него Юля. – Наконец-то!
– А? Чего? – растерялся Женя. – Так рано еще! – посмотрел он на часы.
Оба направились в шатер.
– Слышь, Жень, ты ж санитар… доктор… – проговорила вдруг Юля. – Ты не можешь мне справку-освобождение от физкультуры достать?
– Я-то? Я-то могу. – согласился Женя. – Только я санитар психбольницы и если я тебе справку достану, то тебя вообще от школы освободят, не только от физкультуры.
– У… понятно. Не годится. – ответила Юля.
– У тебя ведь с физрой все в порядке.
– Да. Скучно только.
Вытащив шпаги, они решили сразиться один на один.
– Ну, ладно, не волнуйся, сильно бить не буду! – пообещал Женька.
Но Юля, раздосадованная глупостью недавней ситуации, вложила в бой все эмоции. Переусердствовав, она дважды оцарапала лицо Жени.
– Это непрофессионально! – заметил тот. –
– Знаю! – согласилась Юля.
В последствии многие спрашивали Женю о его царапинах, и он всякий раз отвечал, что дрался один на один со здоровенным дядькой «фехтовальным асом».
Несколько раз Юля встречала странного парня из группы тяжелого фехтования. Всякий раз он посылал ей многозначительные взгляды и улыбки. Юля ничего не понимала. «Дружить что-ли хочет? – думала она. – Или может, хочет сбежать к нам от своего тяжелого фехтования?».
Однажды фехтовальщикам устроили «сюрприз» – в гости пригласили какого-то малоизвестного режиссера для проведения занятия по актерскому мастерству. На занятии присутствовали две группы – легкого и тяжелого фехтования. Долго говорили, что-то обсуждали, затем ставили сценки. А затем Юле стало скучно, да и за крохотными окошками шатра уже настал вечер. Юля с рыжей Аней собрались домой. Остальные желающие оставались на занятии. Возле дверей Юлю перехватил тот самый странный парень.
– Вы куда? Домой? Уже?
– Да. Пора.
– Может, я провожу? – вызвался парень.
– Зачем? – удивилась Юля.
– А… разве незачем? – посмотрел он на нее горящими глазами.
И тут все было яснее ясного. Он предлагал ей… нежность, ласку, страсть. Свои нежные губы, требовательные пальцы, свое молодое, гибкое и свежее тело. И, возможно, какая-нибудь дряблая студенистая старуха, не думая о пристойности, испытала бы животное влечение к этому жаркому красавцу, но не юношество, нет, у юношества свои дороги и даже такую «мелочь» как любовь оно отбрасывает прочь. О юность, юность! Юность летит дальше! И Юле все эти, предложенные ей «подарки», казались не важнее раскисшей земли под ногами. «Любовь – хорошо. Поцелуи, обнимания, а потом – варить суп и стирать трусы? Что в этом хорошего? – думала Юля. – Ехать далеко в тайгу, строить города, открывать новые земли, опускаться на океанское дно и летать в космос, вздымать пески пустынь или идти по замерзшей снеговой корке – стать человеком, познавать мир, достигать цели, и не останавливаться! Никогда не останавливаться! Вот для чего живут люди! Вот, что интересно! А любовь? Она была, судя по классической русской литературе, в 19 веке. Хватит. Не для меня, не для человека нового мира!»
Поэтому Юля ответила грубо:
– Нет. Незачем нас провожать!
Романтики, мечтатели, идут вперед, люди с вечно юной горящей душой и детской фантазией, а вы, все остальные… подите к черту со своими взрослыми делами и проблемами!
***
Приближались праздники Новый год и Рождество. «Мастер» по-своему тоже праздновал, устраивая ежегодно платные Елки для гостей. Обычно это было небольшое шоу с ревом мотоциклов и горящими машинами. Для учеников вход оставался бесплатным. Можно было покататься на лошади или пострелять из лука, увы, ненастоящего. Настоящий где-то в «оружейке» Юля видела, но… «Наверное, его тоже про*али» – подумала она. Гостей в повозке катал белоснежный конь «Нальчик».
– А почему «Нальчик»? – поинтересовалась Юля.
– Кажется, его хозяйка из Нальчика. – ответила Люба, имея в виду хмурую тренера-конника.
– Хозяйка? Я думала, лошади принадлежат школе.
– Нет, лошади принадлежат тренеру. Это удобно – «Мастер» содержит лошадей, а тренер предоставляет их для тренировок.
Где-то в толпе сновал злобный конюх. Он бесился от того, что кто-то ворвался в его царство, потревожил его самого, коней и даже саму пыль конюшни. На Елку собралось множество учащихся других направлений, и Юля разглядывала их, уже узнавая кого-то. Большинство были одеты не по-зимнему в кожаные косухи с обилием железа. Юле нравилась здешняя мода – это интересно, обнаружить на другом красочную татуировку или стальной «клык» в брови или ухе. Среди учащихся школы были также и «толкиенисты», они слушали музыку с доминированием флейты или бубнов, девушки в волосах заплетали тонкие одинокие косички и вообще видом походили на хиппи. Еще были редкости, одетые в спортивные цветастые облегающие костюмы – сразу можно было понять, что эти ребята оседлали мотоциклы и велосипеды. Некоторые из них могли с утра до вечера кататься внутри большого сетчатого шара, делая «мертвую петлю» на мотоцикле. Большинство же носили кожаные костюмы круглый год, бренча
В Елке участвовала забавная девушка, совсем крошечного роста, постоянно красящая свои короткие волосы в разные цвета. Иногда фехтовальщики гадали, какого цвета сегодня она будет. Она на ходу горящей машины вылезала через пустую раму лобового стекла, проскальзывала по крыше и снова забиралась в безстекольную машину. Тут же от компании к компании переходил «Белка» – парень в неизменной косухе, с пирсингом и конским хвостом волос на затылке. Он ничем не занимался, а просто пил. В его руке всегда была зажата бутылка пива, будто он так и появился на свет – с бутылкой в руке. Он уже устал чем-либо заниматься – фехтовать, прыгать с высоты или гореть, ему и так было неплохо, и он просто блуждал по «Мастеру» и завязывал беседу с каждым, кого встретит.
Елка проходила в суровых условиях, на градуснике было что-то в районе тридцати и Юле пришлось надеть толстую-претолстую куртку. Она радовалась, что ее одногруппники и тренер отсутствовали, а то стыдно показаться на глаза такой закрученной матреной. Юля следила за действием. На сугробах под аккомпанемент устроенных взрывов взлетали высоко мотоциклисты. Пламя от взрывов доходило почти до зрителей. Юля, обычно предпочитавшая в мороз отсиживаться дома, совсем замерзла, несмотря на толстую куртку, и сейчас жалась к арене и ждала новой волны тепла от взрыва. Но шоу уже подходило к концу.
– Домой поедем вместе с Таней. – проговорила Люба.
Юля кивнула. Мимо, звеня бубенчиками, протрусил Нальчик.
– А Нальчика тоже бьют? – спросил Юля, разглядывая белого коня.
– Нет, конечно, он любимчик хозяйки! – простодушно ответила Люба.
По дороге к остановке Таня старалась игнорировать Юлю, но все же ей было интересно узнать, как там, на фехтовании, учатся. Люба ничего не могла сообщить интересного, а Юле казалось интересным многое, и она молола безумолку. Подкатил пустой промороженный насквозь троллейбус со снеговыми окнами и понес их, дребезжа цепями, прочь от Сетуньского Стана. Юля по-доброму высмеивала ребят и тренера, а также делилась впечатлениями от Елки. Таня смотрела на Юлю и все больше и больше хмурилась. Затем она притянула к себе Любу и они зашептались. Юля хотела было обидеться, но какое-то чутье ей подсказывало, что она чем-то неприятно зацепила Таню. Юля вышла на Винницкой улице, а девчата помчались дальше.
Люба жила у родственников в Олимпийской деревне по временной прописке. Здесь, в Москве, у нее жила тетка – мамина сестра. Тетка давно вышла замуж за прибалтийского еврея, отчаянного пьяницу. Муж тетки допился до инвалидности, но, как говорят «нет худа без добра», по инвалидности дяде дали трехкомнатную квартиру в Олимпийской деревне – 80. От одного названия «Олимпийская деревня» у Юли захватывало сердце, и она уговорила Любу сводить ее к себе (к тетке) в гости.
Олимпийская деревня – 80 была построена к знаменитой Московской олимпиаде. Высотные дома, парки и скверы, фонтаны, магазины, спортплощадки, бассейн, стадион, корты, обнесенные сеточным забором являли собой во плоти Олимпийскую деревню для проживания иностранных спортсменов. В Москве тогда наступили райские денечки. Весь нежелательный контингент – пьяницы и попрошайки были высланы из города, движение автомобилей ограничено, а в магазины завезли иностранные продукты. Повсюду развешивали флаги и клеили эмблемы с улыбающимся мишкой. После закрытия Олимпиады власти раздали квартиры «деревни» нуждающимся. Конечно, олимпийская роскошь давно исчезла, и остался простой район, но Юле все равно интересно было пройтись по улицам такого некогда важного места. Порой вместе с Любой они натыкались на странные непонятные сооружения, над которыми оставалось только гадать, для чего они служили в прошлом. Что же до семьи родственников Любы, то это оказались весьма забавные, по мнению Юли, люди. Отзывчивые, гостеприимные, они тянулись к городскому шику, но все равно Юле казалось, что она находится в деревенском доме. Может, окающий, не сильный, но заметный, выговор тетки наводил на мысли о деревянном доме в лесу, пении петухов и мычании из хлева. В семье было двое дочерей – полные противоположности друг другу. Дикая и агрессивная, некрасивая Таня и спокойная, медлительная Наташа. Обеим исполнилось тридцать и обе они ни с кем не встречались, чем печалили свою мать. Квартира на первом этаже удивляла просторностью нежилых помещений – холл-коридор и балкон, однако девчонкам приходилось ютиться в крохотных комнатках, где вдоль стены еле помещалась узкая кровать. Как тут спали олимпийцы – непонятно. Нынешние жильцы никак не относились к Олимпиаде, чем разочаровали Юлю, для них «ну была когда-то Олимпиада ну и что».