Филфак
Шрифт:
– Сокол! Приём! – Петухов щёлкает тощими пальцами перед моим носом. – Хватит Аньку глазами пожирать, слышь? Она не для тебя. Не для таких, как мы.
Миша запросто закидывает руку мне на плечо и тянет за собой в комнату.
– Я не такой! – скалюсь в ответ, упираясь пятками в бетонный пол, и ору, как сумасшедший. Впрочем, лучше быть психом, чем жить с парнем. – Я нормальный! Нормальный!
Остервенело смахиваю с себя руку Петухова и непроизвольно сжимаю кулаки: пусть только попробует перетянуть меня на сторону зла!
– Ну тебя и шибануло! –
– А ты ручонки свои похотливые не распускай! – наступаю на рыжего, а тот пятится, пока не упирается спиной в косяк. Хлопает своими глазками-щёлочками, а потом как давай ржать, аж пол под ногами содрогается!
– Сокол, ты идиот? – булькает сквозь смех Миша. – Ты что, подумал, что я с другого берега? Поверь, с ориентацией у меня проблем нет.
– Тогда какого лешего мы живём вместе?
– Вот ты лопух, Илюха! Мы просто соседи, – никак не угомонится Петухов. – Совсем мозги перегорели? Это общага, а не отель пять звёзд! Здесь все так живут.
– Так мы… так я… – Растерянно отхожу от пацана, с небывалым облегчением вдыхая кислород полной грудью.
– Сокол, пошли лучше пельмени жрать – Конопатая физиономия Миши расплывается в улыбке. – Не бойся, приставать не буду, даже если начнёшь умолять! У меня невеста есть.
Рыжий открывает дверь, и в нос с новой силой ударяет запах еды. Но если поначалу этот запах казался аппетитным, то сейчас он побуждает желудок вывернуться наизнанку.
– Вот чёрт! – орёт Мишаня, широченными шагами подходит к захламленному столу возле небольшого окна и выдёргивает из розетки электрический чайник, из носика которого клубится пар с едким привкусом тухлого лука. Правда, Петухова запах нисколько не смущает. Он суетливо ищет ложку и зачем-то лезет с ней внутрь прибора.
– Сокол, твоя койка слева, – орёт он, не глядя на меня. – Сейчас пельмени достану и экскурсию по комнате проведу.
– Откуда достанешь? – настороженно уточняю, хотя ответ и так лежит на поверхности, просто никак не находит места в моей голове. – Почему ты пельмени в чайнике варишь?
– Потому что на кухню идти влом, – пожимает плечами Миша. – Тут, пока они варятся, я кучу дел успеваю переделать. А там стоять над ними надо, чтобы не убежали.
– Куда не убежали?
– Да хоть куда, – хмыкает Петухов и с гордым видом достаёт из чайника нечто бесформенное и склизкое. И это меня Шестаков хотел в психушку отправить. Видел бы доктор, что за стенами больницы творится!
– Тут же как, – на полном серьёзе продолжает Петухов. – Чуть недосмотришь за харчами, и их обязательно кто-нибудь слопает. Недоваренное, сырое, пересоленное —не важно, главное, что на халяву. И самое обидное: никто даже спасибо не скажет.
С нескрываемым отвращением наблюдаю, как Миша перекладывает в тарелку жалкое подобие пельменей. Ладно, их внешний вид пострадал от неправильного приготовления, но что с запахом? Почему пельмени из мяса воняют просроченной рыбой?
– А чай ты как пьёшь?
Не в силах больше смотреть, как из чайника выныривает еда, начинаю изучать комнату. Маленькая, с засаленными обоями на стенах и грязно-кирпичным линолеумом на полу, она доверху забита небрежно брошенными вещами: не первой свежести одеждой, горой потрёпанных учебников и таких же конспектов; на стене висит гитара советских времён, а дверца обшарпанного шкафа держится на честном слове и вот-вот отпадёт.
– Для чая есть кипятильник, да и чайник можно ополоснуть. – Петухов на мгновение оборачивается и смотрит на меня, как на дурака. – Тоже, проблему нашёл! В крайнем случае всегда можно в гости к кому-нибудь зайти и под шумок не только чайком обзавестись, но и чем-нибудь более сытным.
– Ладно, – отмахиваюсь от соседа и иду к отведённой для меня кровати, узкой и какой-то хлипкой, на первый взгляд. Серое узорчатое покрывало аккуратно прикрывает неровный матрас, усердно продавленный посередине, а тонкие металлические ножки, проеденные рыжими пятнами ржавчины, немного косят, словно отговаривают меня даже близко подходить к шаткой конструкции. И как на этом можно спать?
– Забавный ты парень, Илюха! – бросает мне в спину Петухов, продолжая громыхать ложкой по металлической поверхности чайника. – Вот, вроде, память потерял, а на кровать всё так же с недоверием смотришь.
– Спать на этом опасно для жизни.
– Ты поэтому сбежал?
– Сбежал? – Не рискнув сесть на это ржавое недоразумение, подхожу к столу: лучше задохнуться от пельменного амбре, чем ненароком сломать спину.
– Ну да! – Стараниями Петухова перед моим носом вырастает тарелка с переваренным тестом. – Ты ж заехал сюда в конце августа, вещи раскидал и исчез.
– А ты? – Стараюсь не смотреть на еду, если это вообще позволительно так назвать.
– Я? – Выловив ещё дюжину пельменей, Петухов берёт чайник и, как кипятком, заливает содержимое своей тарелки бульоном. – Так я в этой комнате третий год живу. До тебя здесь Косолапый спал, с математического. Парень он крупный был, вот кровать и наджабилась. Этим летом Стасян диплом защитил и свалил, а на его место тебя заселили.
– Ясно. – Разочарованно тру лоб: получается, Мишаня ни черта обо мне не знает и не сможет развеять туман в голове, а жаль.
– Да ты садись. – Петухов выдвигает стул, а сам, схватив тарелку и алюминиевую ложку, наваливается пятой точкой на подоконник и начинает со зверским аппетитом уминать пельмени.
– Ты прости, что я тебя принял за этого … ну… .
Вступать в новую жизнь с обидами не хочу, да и чувствую себя неуютно. Беспорядок, пыль, пельменная вонь – хаос вокруг не по-детски напрягает.
– Да пучком всё! – чавкает Петухов. – Я ж понимаю, что ты малость не в себе.
– В точку! – обречённо ухмыляюсь. – «Не в себе» – верно сказано. Ощущение, что всё это дурной сон. Забавно даже: я наизусть помню Конституцию, но понятия не имею, что делаю здесь, в этой общаге, как вообще дошёл до жизни такой, что поступил на филфак.