Филфак
Шрифт:
– О, Сокол! – Мишаня чуть не давится пельменем. – Запоздалое прозрение? Я, честно говоря, тоже не въезжаю, как тебя на филфак занесло. Там же одни девчонки да ботаники-очкарики с прыщавыми мордами, а ты, вроде, вполне себе ничего.
– Загадка, – усмехаюсь, потирая подбородок.
– Не переживай, всё наладится. – Петухов брякает пустой тарелкой и, пуская слюни, смотрит на мою, всё ещё доверху набитую пельменями. – Ты, Илюх, ешь давай, пока не остыло.
– Я не голоден. – Под предательское урчание в желудке отодвигаю от себя
– В каком смысле?
– Ну, мол, она не для таких, как мы…
– А, это! – Рыжик переливает остатки бульона из чайника в тарелку и залпом её опустошает. – Не бери в голову.
– И всё же…
– Просто шансов у тебя нет, хоть и рожа смазливая.
– Это ещё почему? – Внутри разгорается чисто спортивный интерес.
– Ты, может, и нормальный пацан. – Явно не наевшись, Миша гипнотизирует голодным взглядом мою порцию пельменей. – Но, если на Румянцеву плотоядно смотреть не перестанешь, Царёв все нормальности твои отобьёт.
– Какой ещё Царёв? – будто случайно подталкиваю свою тарелку к Мише.
– Местный мажорчик с моего курса. – Петухов облизывается и всё же решается спросить: – Точно не будешь?
– Не буду! – С превеликой радостью отдаю обед соседу. – Расскажи мне об этом Царёве.
– Да что там рассказывать? – Рыжий с тарелкой в руках возвращается к окну. – Обычный папенькин сынок, разучившийся считать деньги. Надо Артурчику квартиру в центре – папа подгоняет. Хочет мальчонка новый седан – отец не думая дарит. Прогулы ему сходят с рук, девки липнут, как мухи на варенье, ну а набедокурит – сухой из воды всегда выходит.
– А Аня?
– Что «Аня»?
– Она, вроде, не такая.
– Ну да, все они не такие, – усмехается сосед.
– Полагаешь, она с Царёвым ради денег?
– В душу я к ней не заглядывал, не знаю. Может, она и любит Артура. Они, вроде, с первого курса вместе. В любом случае ты, Сокол, в пролёте. Нищий общажный первокурсник с пробелами в голове против упакованного, перспективного Царёва – заведомо проигрышное дело.
–Понятно. – Как зелёный юнец, отвожу взгляд. Хотя я есть зелёный, да и до Румянцевой мне дела особого нет: чувствую, что сердце давно занято другой, которую, увы, не помню. – Слушай, Миш, а где здесь душ можно принять?
– Из комнаты выходишь, и налево. Душевая рядом с кухней. – Петухов озадаченно смотрит на меня. – А ты не сейчас ли туда собрался?
– Да, а что? – уверенно отрезаю и встаю из-за стола. – Запах этот больничный с ума сводит, да и одежду Аня выбрала маломерную какую-то. Всё тянет.
– Слушай, и правда, ты на больничных харчах возмужал, что ли, – елозит по мне взглядом Петухов. – Это тебе не шустрики раз в день лопать, да?
– Шустрики? – Меня корежит от дебильного слова.
– Ну, там, лапша всякая, – поясняет Петухов, – которую кипятком залил, и готово. Или пельмени эти из соевого белка. В больнице, небось, первое, второе и десерт?
– Да тоже не фонтан. – Размяв шею, подхожу к шкафу. – Мои вещи здесь?
– Ага, – кивает с набитым ртом сосед. – Твои три полки снизу, мои верхние.
– Негусто.
На нижней замечаю стопку постельного белья, чуть выше – пару полотенец, а на самой верхней – ещё одни джинсы, кучку нижнего белья и вязаный свитер морковного цвета. Пожалуй, мои ненавистные кеды —лучшее из всего гардероба.
– Негусто, – соглашается Миша. – Слушай, Сокол, ты бы с душем обождал немного.
– Почему?
Впрочем, какая разница, если даже переодеться не во что. Отрешённо плюхаюсь на продавленную неким Стасом кровать и, прикрыв глаза, стараюсь не обращать внимания на предсмертный скрип матраса.
– Горячую воду дают по расписанию, – сетует Петухов. – Экономия! А под холодной, сам понимаешь, долго не помоешься. Хотя…
– Что?
– Если невтерпёж, возьми на кухне тазик. Он там как раз для таких случаев.
– Стоп. – Распахнув глаза, вскидываю руки. – Какой ещё тазик?
– Жёлтый, эмалированный. Наберёшь в него воды, на газу подогреешь – и вуаля! Это, конечно, не джакузи, но освежиться хватит.
– Я, пожалуй, до вечера потерплю. – Бьюсь затылком о стену. Соседи, тазики, пельмени —да когда это всё закончится?!
– Вот и правильно! – горланит Миша и падает на многострадальный матрас рядом со мной. – Вечером нормально помоешься, а пока пошли в 202-ю, чайком угостимся, может, даже с пряниками. Нинель нынче именинница!
Не успеваю оглянуться, как уже тащусь по серому коридору за Петуховым. Мне не столько хочется чая или знакомства с некой Нинелью, сколько просто отвлечься, перестать думать, хотя бы на мгновение снова обо всём забыть.
– Сокол, – бросает на ходу Миша. – Нинка девчонка добрая, но обидчивая. Ты с ней поосторожнее, ладно?
– Нинка?
– Нинель, она же Нина Комарова.
– Твоя девушка?
– Упаси Бог! – в шутку крестится Петухов, остановившись у потёртой двери с покосившимся номером 202. – Сам всё увидишь.
– Слушай, Миша, а это нормально, что мы с пустыми руками? У девчонки днюха, как-никак.
– Я не с пустыми, – подмигивая, гогочет Петухов и без стука врывается в чужую комнату. – Нинель, с днём рожденья! А я к тебе с подарком. Смотри, кого привёл!
Рыжик театрально указывает на меня пальцем.
– Если это шутка, то неудачная! – шиплю, на автомате всё же заваливаясь в комнату.
– Ладно тебе! – толкает меня плечом Петухов, как закадычного друга, а затем отходит в сторону, являя моему взору именинницу.
– Нинель, – не теряясь, тянет девушка… или не девушка… короче, я не знаю. Но единственное, чего хочу сейчас – это бежать со всех ног. Прямо передо мной то ли на стуле, то ли на табуретке сидит нечто с тройным подбородком и стрижкой, как у меня, и что-то монотонно пережёвывает.