Филипп Стил
Шрифт:
Он закрыл глаза и попробовал уснуть. Тщетно. Наконец он бесшумно встал с койки, набил трубку и сел бесшумно к очагу; буря разрасталась в шторм; она стонала и завывала за дверью хижины. Этот вой напомнил ему последнюю ночь, проведенную им в далекой хижине на юге, когда он разорвал письмо, благоухающее гиацинтом. Мысль о письме заставила его содрогнуться. Он прислушался к дыханию Пьеро. Метис спал. Он встал и положил трубку на стол. Странное виноватое чувство охватило его, когда он подошел к сундуку, в котором Жан спрятал шелковый шарф. Его дыхание было прерывисто. Глаза сияли во мраке; трепет странного наслаждения охватил его, когда его пальцы прикоснулись к тому предмету,
Потом он сложил шарф и, вместо того чтобы положить его обратно в сундук, сунул его в карман куртки.
— Пьеро не заметит, — пробормотал он. — И этот шарф — единственная вещь, которая мне останется на память о тебе, дорогая девочка.
Глава V. НЕДОСТУПНЫЙ ЧАРАМ КРАСОТЫ
Рано утром Пьеро разбудил Филиппа.
— Ну и спали вы, — воскликнул он. — Буря пронеслась, дорога великолепная. Кстати, вы ничего не слышали? Со стороны озера Бен палили из ружей. Интересно, почему это?
Филипп вскочил с кровати и первым делом бросил взгляд на сундук: преступная надежда, что Жан не заметит отсутствия шарфа.
— Лось, вероятно, — сказал он. — День назад я видел следы.
Он хотел отправиться в путь как можно скорее и поэтому торопил Пьеро с завтраком. Выстрелы с озера Бен наводили его на мысль, что оттуда хотят передать что-то в хижину метиса, а ему не хотелось поддерживать какую-либо связь с постом, по крайней мере временно. В десять часов Пьеро закрыл дверь на засов, и они двинулись на юго-запад. На третий день они свернули несколько на восток, чтобы заглянуть к индейцам, живущим на Оленьем озере, а на шестой вышли по компасу на дорогу, ведущую прямо к Нельсон-Хаузу. Еще через неделю они прибыли на пост. Филиппа там ждало письмо, вызывающее его в Пренс-Альберто. Это ему было до известной степени на руку. Он распрощался с Пьеро и вышел по направлению к Ле-Па в сопровождении двух индейцев. Там он сел на поезд, шедший к Этомани, и через три часа был в Пренс-Альберто.
— Отдохните немного, Стил, — сказал Филиппу инспектор Мак-Грегор после того, как тот доложил ему о Беке Номи.
В течение недели у Филиппа было достаточно времени, чтобы без конца твердить себе: каким нужно быть дураком, чтобы сознательно отказаться от драгоценного дара, предложенного слепым случаем… Заявление Мак-Грегора, что ему в ближайшем будущем предстоит повышение, нисколько не тронуло его, хотя еще две недели назад оно доставило бы ему искреннюю радость. Сидя в казарме, он иронически смеялся, вспоминая слова Мак-Грегора: мы сделаем вас капралом или сержантом.
Он — Филипп Стил, клубмен, светский человек — капрал или сержант. Сперва эта мысль забавляла его, потом он начал злиться. Он все время вел себя, как идиот, и только потому, что в нем проснулась страсть к приключениям и
Рослый инспектор расхаживал по комнате, когда Филипп вошел.
— Садитесь, Стил, садитесь, — сказал он. — Не стесняйтесь, голубчик, берите сигару. — Если бы Мак-Грегор внезапно упал в обморок, Филипп удивился бы гораздо меньше, чем услышав от него подобные слова. Он стоял навытяжку около стола, а пламенноусый инспектор протягивал ему коробку с гаванами. В конной страже царит железная дисциплина, и предложение сесть в канцелярии инспектора, да еще закурить сигару является сенсационным нарушением всех законов.
Но Филипп вполне отчетливо расслышал сделанное ему предложение, а потому сел, взял сигару и стал ждать следующего невероятного сюрприза. Было, однако, во всех его жестах, в том, как он сел, и в том, как он взял сигару, нечто такое, что могло навести на мысль: он, кажется, привык сидеть в присутствии великих людей.
Заметил это и инспектор. Одно мгновение он стоял прямо перед Стилом, глубоко засунув руки в карманы, прищурив холодные, почти бесцветные глаза, которые пугали новобранцев не меньше, чем закрученные кверху рыжие усы. Потом он рассмеялся раскатистым, заливчатым, дружелюбным смехом. Такой смех часто слышится в обществе равных по положению людей, но едва ли он был терпим в Северо-Западной конной страже в разговоре с подчиненными.
— Хороши сигары, а, Стил? — спросил он, медленно поворачиваясь к окну. — Мне их прислали из Регины. Что может быть лучше такой сигары в ненастный день. Фу ты, слышите, как воет ветер?
Несколько секунд он молча смотрел на унылые, серые крыши казарм и на струйки бледного дыма, на сползавшее над ним свинцовое небо, сосчитал дюжину голых, искривленных деревьев, как считал их уже неоднократно. Скользнул взглядом по останкам летних клумб, из которых торчали скрученные холодом стебли, потом, словно обращаясь к самому себе, произнес:
— Стил, действительно ли вы недоступны чарам женской красоты? — В его голосе не было обычных громовых раскатов. Напротив того, он говорил тихо, так тихо, что казалось, он ждет не ответа, а чего-то большего. И когда он повернулся, Филипп увидел нечто такое, чего он раньше никогда не видел, — румянец на лице Мак-Грегора. Бледные глаза инспектора сверкали. Голос его звучал напряженно и глубоко, когда он повторил свой вопрос.
— Я хочу знать, Стил, действительно ли вы недоступны чарам женской красоты.
Филипп почувствовал, что его собственные щеки заливает румянец. Никакие слова на свете не могли в эту минуту подействовать на него сильнее, чем вопрос, заданный ему инспектором. Действительно ли он недоступен чарам женской красоты? Неужели Мак-Грегор знает… Он шагнул вперед, слова были готовы сорваться с его языка, но он овладел собой, не проронив ни звука.
Недоступен чарам женской красоты. Он тихо рассмеялся, но в лице его была какая-то напряженность. Мак-Грегор заметил ее, но не понял причины.