Философ с папиросой в зубах
Шрифт:
— Нет, Василий Иванович, — твердо сказал Немирович, — и не просите. Она какая-то ненормальная. Я ее боюсь.
Сосланный Бог
Раневскую связывала искренняя дружба с Соломоном Михоэлсом («Не знаю человека умнее, блистательнее его»). Она тяжело переживала страшную смерть великого актера и режиссера, в 1948 году вроде бы по трагической случайности сбитого грузовиком. Как выяснилось позже, это было убийство, тщательно инсценированное НКВД по личному указанию Сталина.
…Однажды какой-то знакомый хотел сделать Фаине Георгиевне комплимент и сказал: «У вас такой юмор искрометный…» Раневская
Тридцать сребреников
В 1949 году Раневская снялась в кинодраме «У них есть Родина», поставленной по пьесе Сергея Михалкова. В фильме Фаина Раневская сыграла роль немки, хозяйки кафе фрау Вурст. Картина была преисполнена гуманистического пафоса, она повествовала о том, как наши доблестные советские разведчики, разыскав на территории Западной Германии сиротский приют с интернированными из Союза детьми, всеми героическими способами добиваются их возвращения на родину…
Фаина Раневская считала, что роль фрау Вурст ей вполне удалась, но с неохотой вспоминала о самом фильме, со свойственной ей прямотой называя его «михалковским дерьмом». «Вурст — по-немецки колбаса, — говорила она. — Я и играю такую толстую колбасу, наливающую себя пивом. От толщинок, которыми обложилась, пошевелиться не могла. И под щеки и под губы тоже чего-то напихала. Не рожа, а жопа. Но когда я говорю о михалковском дерьме, то имею в виду одно: знал ли он, что всех детей, которые после этого фильма добились возвращения на Родину, прямым ходом отправляли в лагеря и колонии? Если знал, то тридцать сребреников не жгли руки? Вы знаете, что ему дали Сталинскую премию за «Дядю Степу»? Михаил Ильич Ромм после этого сказал, что ему стыдно носить лауреатский значок. Язвительный Катаев так изобразил его в «Святом колодце», такой псевдоним придумал — Осетрина (Михалков действительно был похож на длинного осетра) — и живописал его способность, нет, особый нюх, позволяющий всегда оказываться среди видных людей или правительственных чиновников, когда те фотографируются».
Простите, миледи!
Актриса Клавдия (Капитолина) Пугачева вспоминала: «С Фаиной Георгиевной Раневской я познакомилась, когда она поступила в Театр драмы — бывший Театр революции, ныне имени Маяковского. При знакомстве она производила впечатление своим юмором. Двух минут не прошло, вроде бы она ничего не сказала и не сделала, а все вокруг уже безудержно смеются.
За время ее работы в Театре драмы мы сидели в одной гримировальной уборной. На гастролях нас часто селили в одном номере. Дирекция на нас экономила, хотя мы с Раневской имели право жить в отдельных номерах. Но я не протестовала, да и она тоже. Вдвоем было даже интереснее.
Разница в годах, как нам тогда казалось, была невелика: мне было 40, ей 50. Я получала много радости от общения с ней, хотя характер в общежитии у нее был нелегкий. Фаина интересовалась литературой, поэзией, музыкой, любила писать масляными красками пейзажи и натюрморты, как она их называла, «натур и морды». Она любила говорить образно, иногда весьма озорные вещи. Высказывала их с большим аппетитом и смелостью, и в ее устах это звучало как-то естественно. Она знала, что я не любила
Дело в юбке
Клавдия Пугачева вспоминала: «В пьесе Штейна «Закон чести» нам с Раневской неожиданно пришлось играть одну роль — Нины Ивановны, жены профессора. Первоначально на эту роль была назначена Фаина. Ее первый выход сразу же пленял публику. Она выходила, садилась за пианино, брала один аккорд и под звучание этого аккорда поворачивала лицо в зал. У нее было такое выражение лица с закатанными кверху глазами, что публика начинала смеяться и аплодировать. Она брала второй аккорд и с бесконечно усталым выражением опять поворачивалась к залу. Смех нарастал. Дальше играть было уже легко, так как зрители были в ее власти. Играла она эту роль прелестно, как все, что она делала на сцене. Она вообще была актрисой вне амплуа, она могла играть все.
И вдруг Раневская заболевает, и на эту роль Охлопков назначает меня. Я отказывалась, как могла. Но тогда спектакли не отменяли, требовали срочных вводов. Охлопков настоял на своем, дал мне слово, что не будет вмешиваться и что в этой роли я могу придумать, что хочу. И еще добавил: «Ты профессорша? Профессорша. Вот себя и играй».
Что мне было делать? Я мучительно искала характер и внешний облик моей героини. После находок Фаины особенно важен был первый выход. В ту пору были модны узкие юбки, и я сшила себе узкую юбку — просто трубочку. Когда я вышла на сцену и сделала несколько шажков, публика разразилась смехом и зааплодировала. Как я играла в тот день, не знаю. Знаю, что Охлопков был в зале и распорядился, чтобы впредь мы играли в очередь с Фаиной.
Поздно вечером мне позвонила Фаина:
— Чертовка, что ты там придумала, что на твой выход тебе устроили овацию?
— Успокойся, — говорю, — аплодировали не мне, а моей юбке. Ты лучше подумай, каково мне было появиться перед публикой, которая пришла на тебя, тебя любит и тебя ждала.
— Не морочь мне голову. Что за юбка такая?
Я рассказала. Пауза.
— А можно, я тоже себе сделаю такую?
— Пожалуйста.
На следующем спектакле я пошла смотреть Фаину в новой юбке. Когда она вышла, меня объял великий страх, что она упадет. Ходить в ней она не могла. Она еле-еле дошла до пианино и рухнула на стул. Во втором акте она эту юбку сняла.
Вообще-то, соревноваться с Раневской по части пародий, в том числе пародий на наряды и на моды, было невозможно. Она вдруг приходит в немыслимой шляпе и затевает такую игру: «Хочешь, я пройду в этой шляпе так, что никто ее не заметит?» И действительно, она преображалась, шляпа становилась совершенно органичной, все смотрели на Фаину, никто не замечал шляпу. Или наоборот: «Хочешь, я пройду этими туфлями так, что все их заметят?» Обыкновенные туфли. Идет. Все начинают спрашивать: «Фаина Георгиевна, где вы достали такие туфли?»
Реабилитация яиц
Борис Львович в своей книге «Актерская курилка» рассказал такую байку о Раневской.
Во время войны не хватало многих продуктов, в том числе и куриных яиц. Для приготовления яичницы и омлетов использовали яичный порошок, который поставляли в Россию американцы по ленд-лизу. Народ к этому продукту относился настороженно, поэтому в прессе постоянно печатались статьи о том, что порошок очень полезен, а вот натуральные яйца, наоборот же, очень вредны.