Философия в будуаре
Шрифт:
Мы ещё вернёмся к этому наслаждению, самому восхитительному из всех. Рот, грудь, подмышки предоставляют ему новые алтари для воскурения его фимиама.
Какое бы место он из всех ни предпочёл, после бурных движений, длящихся несколько мгновений, можно увидеть, как член выбрасывает белую, вязкую жидкость. Её истечение ввергает мужчину в лихорадку, такую сильную, что она доставляет ему самые сладкие удовольствия, которые он может испытать в жизни.
ЭЖЕНИ.
– Как бы я хотела увидеть истечение этой жидкости!
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ.
– Для этого я только
смотри, как он возбуждается по мере того, как я его тру и тяну! Движения эти называются онанизм, а развратники употребляют термин дрочка.
ЭЖЕНИ.
– Пожалуйста, милая моя подруга! Позволь мне подрочить этот восхитительный член!
ДОЛЬМАНСЕ.
– Осторожнее! Я ведь потом не смогу... нет, не мешайте ей, мадам, от её бесхитростности он у меня стоит, как железный.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ.
– Ничего хорошего не выйдет из вашего возбуждения, Дольмансе. Будьте благоразумны: истечение семени ослабит животное, сидящее в вас, и соответственно уменьшится жар ваших рассуждений.
ЭЖЕНИ, ощупывая яйца Дольмансе.
– О! как жаль, милая, что ты сдерживаешь мои желания!.. Но эти шарики... для чего они? Как они называются?
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ.
– Научный термин - гениталии... мужские гениталии...
Яички - это произведение искусства. Они являются хранилищем плодоносного семени, о котором я только что сказала. Его извержение в утробу, или матку женщины производит человеческие особи но не будем останавливаться на этих деталях, Эжени, ибо они имеют отношение больше к медицине, чем к разврату.
Красивая девушка должна думать только о ебле, а не о родах. Минуем всё, что связано с тоскливым делом размножения, и с этого момента мы будем причислять себя главным образом, нет, исключительно к тем развратникам, чья суть чужда размножению.
ЭЖЕНИ.
– Но, моя милая подруга, когда этот огромный член, который я едва могу охватить рукой, когда этот член, проникнет, а это возможно, по твоему заверению, в такую крошечную дырочку, как дырочка твоего зада, это должно причинять женщине жуткую боль.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ.
– Куда бы он ни проникал, сзади или спереди, если женщина к этому не привыкла, она всегда страдает. Природе по нраву, чтобы мы достигали счастья только через боль но как только боль утихнет, и член окажется, где следует, ничто не может сравниться с наслаждением, которое испытываешь от проникновения члена в нашу жопу, оно бесспорно куда сильнее любого ощущения от его проникновения в передок. Кроме того, скольких опасностей может избежать женщина! Меньше риска для здоровья, и никакой опасности забеременеть. Пока я больше ничего не стану говорить об этом наслаждении наш учитель, Эжени, вскоре глубоко проанализирует его и, сочетая теорию с практикой, надеюсь, убедит тебя, моя дорогая, что этому наслаждению ты должна отдать предпочтение.
ДОЛЬМАНСЕ.
– Я прошу вас поскорей закончить демонстрацию, мадам, я не могу больше сдерживаться я спущу, несмотря на свои старания, и этот грозный член лишится своей мощи и не сможет послужить вашему обучению.
ЭЖЕНИ.
– Как? Он обессилел бы, если бы потерял семя, о котором ты говоришь, моя дорогая?!.. О! Позволь мне сделать так, чтобы он его потерял, я хочу посмотреть, что с ним произойдёт... Притом, мне доставило бы такое удовольствие видеть, как оно течёт!
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ.
– Нет-нет, Дольмансе, встаньте. Учтите, что это плата за ваши труды, и я вручу вам её, только когда вы её заслужите.
ДОЛЬМАНСЕ.
– Пусть будет так. Но чтобы наши речи о наслаждении звучали для Эжени более убедительно, не подрочите ли вы Эжени передо мной - ведь вы не сочтёте это противоречащим нашим урокам наслаждения, которые мы ей даём?
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ.
– Нет, конечно и я возьмусь за дело с радостью, потому что это сладострастное занятие только поможет нашим урокам. Ляг на канапе, моя сладкая.
ЭЖЕНИ.
– О Боже! Какой восхитительный альков! Но почему так много зеркал?
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ.
– Они на тысячу ладов повторяют позы и движения любовников и бесконечно умножают наслаждения для тех, кто располагается на этой оттоманке. Таким образом, всё становится на виду, и ни одна часть тела не может быть скрыта. Эти отражения собираются группами вокруг любовников и становятся подражателями их удовольствий, и это зрелище опьяняет любовников похотью и доводит их до оргазма.
ЭЖЕНИ.
– Какое замечательное изобретение!
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ.
– Дольмансе, разденьте-ка сами свою жертву.
ДОЛЬМАНСЕ.
– Это не составит труда: ведь нужно лишь снять этот газ, чтобы обнажить самые соблазнительные прелести. (Он её обнажает, и его взор прежде всего обращается к её заду.) Итак, я наконец увижу эту божественную, эту бесценную жопу, на которую я возлагаю такие пылкие надежды!.. О, Господи!
Какая дородная плоть, как она прохладна, сколько ошеломляющего изящества!..
Более прекрасной я не видывал!
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ.
– Негодник! Как эти начальные хвалы выдают твои вкусы в наслаждениях!
ДОЛЬМАНСЕ.
– Но разве может что-либо в мире с этим сравнится?.. Где может любовь найти лучший алтарь?.. Эжени... божественная Эжени, позвольте мне покрыть нежнейшими ласками эту жопу! (Вне себя, он щупает её и с восхищением целует.)
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ.
– Остановитесь, распутник!.. Вы забываете, что Эжени принадлежит мне одной. Она будет вашей наградой за уроки, которые она от вас ждёт, ибо, только преподав ей эти уроки, вы получите её в подарок. Умерьте ваш пыл, а не то вы меня рассердите.
ДОЛЬМАНСЕ.
– Плутовка! Да вы просто ревнуете... Хорошо же, дайте мне вашу собственную: я воздам ей подобные почести. (Он приподнимает сорочку госпожи де Сент-Анж и ласкает её зад.) Ах, мой ангел, как он прекрасен,...
он тоже восхитителен. Дайте-ка я сравню их... хочу посмотреть, когда они рядышком: это Ганимед возле Венеры! (Осыпает и тот и другой поцелуями.)
Чтобы продлить сие чарующее зрелище такого обилия красоты, не соблаговолите ли, мадам, обнять Эжени, и представить моему взору эти прелестные жопы, кои я так обожаю!