Философия в будуаре
Шрифт:
ДОЛЬМАНСЕ.
– Хорошо, давайте посмотрим. Не целомудрие ли эта добродетель, которую разрушают ваши глазки, несмотря на то, что весь ваш облик олицетворяет её? Намерены ли вы принять обязательство сражаться со всеми проявлениями Природы пожертвуете ли вы ими ради бесполезной и смехотворной чести: никогда не иметь никакой слабости? Будьте справедливы и ответьте мне, милая подружка: думаете ли вы, что в этой абсурдной и опасной чистоте души вы найдёте все наслаждения противостоящего ей порока?
ЭЖЕНИ.
– Нет, должна заявить, что я в ней ничего не нахожу я не чувствую ни малейшей склонности к целомудрию, а к пороку испытываю непреодолимое влечение.
ДОЛЬМАНСЕ.
– Пошлите вон эти добродетели, порождающие только неблагодарных! Впрочем, не заблуждайтесь, моя очаровательная подружка:
благотворительность, несомненно, скорее порок гордыни, нежели истинная добродетель в душе тут вовсе не единственное желание совершить доброе дело, а лишь показная забота о ближнем. Сколько раздражения вызывает поданная милостыня, о которой не стало широко известно. Тем более, не воображайте, Эжени, что деяние это, как принято считать, повлечёт за собой только благие последствия что касается меня, то я считаю это величайшим надувательством.
Благотворительность приучает бедняка к подаяниям, которые расслабляют его.
Ожидая от вас милостыни, он перестаёт работать а когда подачки прекращаются, он становится вором или убийцей. Со всех сторон я слышу голоса, требующие покончить с нищенством, но в то же время делается всё, чтобы его поощрять.
Вы хотите, чтобы в вашей спальне не было мух? Не рассыпайте повсюду привлекающий их сахар. Вы хотите, чтобы во Франции не было нищих? Не раздавайте милостыню и, прежде всего, закройте ваши дома призрения.
Человек, который родился в нищете и видит, что он лишён этих опасных вспомоществований, употребит всю свою изворотливость и использует все качества, которыми его одарила Природа, чтобы избавиться от обстоятельств, в которых началась его жизнь. И он больше не будет вам докучать. Безжалостно разрушайте, сравнивайте с землёй эти омерзительные дома, в которых вы размещаете плоды бедняцкого распутства эти ужасающие клоаки, из которых ежедневно извергается в общество отвратительный рой новых созданий, надеющихся только на ваш кошелёк. Я спрашиваю: какой смысл столь тщательно охранять подобных субъектов? Неужели кто-либо опасается, что во Франции сократится население? Ах, не бойтесь, пожалуйста! Одним из главнейших пороков нации является перенаселение, и ещё хуже, когда такое изобилие почитается за богатство государства. Это чрезмерное количество людей подобно паразитирующим ветвям, которые живут за счёт ствола и, в конечном итоге, его истощают. Вспомните: каждый раз, когда в государтве, вне зависимости от его политического устройства, население превосходит определённые размеры - общество чахнет. Внимательно взгляните на Францию, и вы убедитесь в этом.
Что из этого выйдет?
– Совершенно ясно. Китайцы, куда более мудрые, чем мы, старательно избегают бремени перенаселения. Никаких приютов для позорных плодов разврата: их не берегут, а покидают, как остатки от пищеварительного процесса. В Китае и понятия не имеют о домах призрения. Там все работают, там все счастливы, ничто не истощает энергии бедняка каждый там может сказать, как Нерон: Что такое бедняк?
ЭЖЕНИ, (госпоже де Сент-Анж.) - Милая подруга, мой отец рассуждает точно так же, как господин Дольмансе: в жизни он никому не сделал добра, и он не перестаёт измываться над моей матерью за то, что она тратит деньги на такие дела. Она состоит в Материнском обществе и в Филантропическом клубе. Трудно назвать ассоциацию, к которой бы она не принадлежала! Отец заставил её бросить все эти глупости, угрожая, что, если она к ним возвратится, он посадит её на самый скромный пансион.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ.
– Нет ничего смешнее и в то же время опаснее, Эжени, чем все эти общества: именно им, бесплатным школам и благотворительным организациям мы обязаны ужасным беспорядком, в котором мы теперь живём.
Никогда не давай милостыню, моя дорогая, умоляю тебя.
ЭЖЕНИ.
– На этот счёт можете не волноваться, мой отец уже давно потребовал от меня того же. Благотворительность не настолько искушает меня, чтобы нарушить его приказ... веление моего сердца и твои желания.
ДОЛЬМАНСЕ.
– Не будем разбазаривать на других ту долю добрых чувств, которой наделила нас Природа. Что для меня невзгоды, одолевающие других?
Разве мне не хватает своих, чтобы изводить себя ещё и чужими? Пусть чувства разгораются только для наших наслаждений! Будем чувствительны ко всему, что им способствует, и абсолютно холодны - к остальному. Такого рода экономия чувств и здравомысленное отношение приводит к некоторой жестокости, которая порой не лишена прелести. Но оказывается невозможным всегда делать зло, и лишённые этого удовольствия мы, по крайней мере, можем компенсировать его крупицей мелкой, но пикантной порочности никогда не делать добра.
ЭЖЕНИ.
– О, Боже! Как воспламеняют меня ваши наставления! Я думаю, что скорее погибну, чем позволю заставить себя совершить добрый поступок!
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ.
– А если бы предоставился случай совершить дурной, была ли бы ты готова к этому?
ЭЖЕНИ.
– Остановись, искусительница я не отвечу, пока ты не закончишь моё воспитание. Мне кажется, что следуя вашим наставлениям, Дольмансе, нет абсолютно никакого различия, добро делаешь или зло. Ведь только своему вкусу, своему темпераменту надо следовать, не так ли?
ДОЛЬМАНСЕ.
– О, не сомневайтесь в этом, Эжени. Слова: порок и добродетель несут весьма ограниченный смысл. Нет ни одного действия, каким бы странным оно ни могло показаться, которое поистине преступно и ни одного, которое можно назвать истинно добродетельным. Всё зависит от наших обычаев и климата, в котором мы живём. То, что считается преступлением здесь, нередко является добродетелью в нескольких сот льё отсюда, а добродетели на другой стороне Земли вполне могли бы стать преступлениями на нашей. Нет ужаса, который где-то не был бы освящён, и нет добродетели, которая не была бы проклята. Когда лишь географические различия определяют, какое действие должно вызывать одобрение или порицание, то как ничтожно мало должны нас волновать эти смехотворные и легкомысленные чувства наоборот, мы обязаны надёжно вооружиться против них и бесстрашно предпочесть им презрение людей, если только действия, которые на нас его навлекают, доставляют нам хоть малейшее наслаждение.
ЭЖЕНИ.
– Однако мне кажется, что есть поступки такие опасные и порочные, что их повсюду считают преступлением.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ.
– Ни одного, любовь моя, ни единого: ни воровство, ни кровосмешение, ни убийство, ни даже убийство родителей.
ЭЖЕНИ.
– Как! Эти ужасы где-то оправдываются?
ДОЛЬМАНСЕ.
– В одних странах они уважаются, награждаются, рассматриваются как образцы поведения, тогда как в других краях человечность, милосердие, доброжелательность, целомудрие - словом, все наши добродетели воспринимаются как нечто чудовищное.