«Философия войны«» в одноименном сборнике
Шрифт:
Генерал Янушкевич — случайно занял пост начальника Генерального Штаба, а затем — автоматически — пост Начальника Штаба Верховного Главнокомандующего. Это был милый, скромный человек, всю службу Генерального Штаба проведший в канцелярии. Ему, конечно, следовало бы отказаться от должностей, несоответствующих его силам к опыту. Но честолюбие заедает иногда и скромных, чадолюбивых, упитанных и благодушных канцеляристов.
Генерал Беляев — назначенный военным министром по настоянию Императрицы Александры Федоровны, был просто — кретин, какие редко встречаются на свете. И как всегда кретины в больших чинах прячут свое ничтожество в «форме», так и этот был мелочным канцеляристом.
К числу таких чистейшей воды канцеляристов, хотя и не упитанных, принадлежал и генерал М.В. Алексеев, коему суждено было сыграть такую большую роль в печальные годы России. Но о нем, как и о генерале Самсонове, я буду говорить дальше. Теперь же прекращаю характеристики отдельных лиц, ибо в жизни большой страны сущность не в качествах отдельных немногих личностей,
Незнание своего дела, даже попросту — профессиональное невежество было главным их качеством, а к нему уже прилагались: недобросовестность (материальная и моральная), любовь к комфорту (эпикурейство), недальновидность и самомнение — не основанное на действительных фактах.
Все это создавало разлагающую атмосферу службы и всей жизни. И неудивительно, что вопросы: кого же взять вместо генерала Алексеева — не находили общих, дружных ответов.
Не было возможности выдвинуться и получить решительную известность и популярность: все более или менее приличное было придавлено или брезгливо ушло в себя, сократилось, а на поверхности плавали: «живые трупы», «сумасшедшие муллы», «Алешки желтоглазые»? и лица с другими кличками, указывающими на пренебрежительное к ним отношение со стороны подчиненных. Такие люди, как Корнилов и Марков, были почти неизвестны в мирное время; только исключительное стечение обстоятельств выдвинуло их. Были, конечно, и кроме них и честные люди и образованные военные: Самсонов, Гурко, Каледин, Краснов, Миллер, Головин, Келчевский, Стогов, Юзефович, Морозов и другие. Были способные люди, но слишком — карьеристы, типа Черемисова, Клембовского, Гутора, Крымова… Как не быть положительным типам в такой большой Армии, как русская? Будь бы надлежащая атмосфера, возможность — она создала бы целую плеяду великих людей и больших генералов. Но такой обстановки, такой атмосферы не было — ни в мире, ни тем более на войне??. К тому же, общество русское стояло далеко от Армии и не знало лучших ее представителей, а потому не могло в критическую минуту выдвинуть их своим «мнением». Наоборот, общество было загипнотизировано властью, ее «сообщениями» и вместе с нею повторяло имена военных посредственностей и даже жестоких бездарностей, а временами и чистопробных пакостников, как например генерал Л….ъ, портрет коего был напечатан в газете (чуть ли не в «Новом Времени») с соответствующей такому случаю надписью о героизме, доблести и талантах этого вовсе не доблестного генерала, а лишь наглого лгуна и жестокого эгоиста — эпикурейца. Таких примеров было очень много, и все они идут из одного источника системы, отсутствия умной, дальновидной и сильной руки наверху.
Середина русского командного элемента — командиры полков — были люди самые заурядные, думавшие прежде всего и больше всего: как бы угодить начальству. При этом: если это были «армейцы», то они считали карьеру свою сделанной и дрожали над своим благополучием; если же это — гвардейцы или офицеры Генерального Штаба, то они усердно занимались соображениями о дальнейшем служебном движении, учитывая открывающиеся вакансии и внимательно следя за своими сверстниками. Заботы об истинной, боевой подготовке войск были столь же редки, сколь часты были заботы о «внешности», о парадах и о приеме начальства. Впрочем, заниматься действительной боевой подготовкой войск было даже невозможно: надо было выполнять буквы уставных мелочей и готовить войска к смотрам начальства. В справедливости моих слов проще всего убедиться по так наз. «большим маневрам». Казалось бы, что этим дорогим и редким упражнениям надо было пользоваться вовсю и всем от велика до мала и обратно. Каждый начальник должен был священнодействовать на больших маневрах, не в целях приобретения бескровных лавров, а в целях обучения вверенной ему части и себя: здесь надо суммировать все зимнее и летнее обучение, все элементы военных занятий и показать применение их в обстановке близкой к боевой; причем, одно из первых условий для этого: все должны добросовестно учитывать отсутствующий на маневрах огонь, потери и затруднения в тыловой организации (обсуждая их, считаясь с ними). В действительности на маневрах никто не учился и не учил, а все гонялись лишь за бескровными победами — ради карьеры. Это — для верхов. А середина — или томительно отбывала номер, или — занималась выпивкой и закуской. Низы — месили грязь или варились в собственном соку!.. Игнорирование огня, переодевание на разведке, торопливость, таскание за собою нового обмундирования для переодевания перед появлением большого начальства и проч. несуразности отдаляли дорогое и серьезное занятие гораздо дальше от действительной боевой обстановки, чем оно должно быть. Польза для дела выходила малая, потому что серьезно мало кто думал о деле.
?
Был такой командир корпуса.
??
«Наполеоны» родятся, а война их только выдвигает, но лишь тогда, когда вся обстановка жизни способствует выдвижению талантов, а не только серой посредственности или ловких интриганов.
Младшие чины Армии в своем большинстве отбывали томительные для них номера, отлынивая от службы при первой возможности. Всегдашним оправданием при этом было: «на получаемые мною 100 рублей я достаточно послужил; можно и отдохнуть!» Один из моих начальников в дни молодости — милейший и добрейший Р…. говорил: «Брось дела; дело не медведь — в лес не убежит, а закуска остынет… А какую закуску сегодня приготовила жена: раки, грибы, свежая осетрина, биточки в томате»… Как тут не соблазниться — ведь это пахнет Чеховской «Сиреной», да еще зимой, когда так приятно, придя с холоду, пропустить одну другую рюмку «смирновки» или «английской горькой» под грибки в сметане или под горячую кулебяку. Только русские знают притягательную силу закусочного и обеденного стола, потому что… только они употребляли столько времени на знакомство с этими атрибутами праздной и беззаботной жизни!.. Помню, как в дни строевых цензов или посещения полков начальством трудно было «соблюсти себя» и встать «целым» из-за стола! Если вас не «накачают», то накормят так — что вы еле двигаетесь. Гостеприимство и тороватость — дело хорошее, если оно не идет в ущерб общему делу, если не уходит при этом невозвратно безжалостное время.
Помню, бывало, нет конца обеденному сидению: все проговорили, все прокричали, все пропели, все испробовали — больше ничего не лезет в голову: а они все сидят, все пьют, все угощают. Как будто напиться до невменяемости так почетно, так обязательно и так приятно!
И так — сегодня, так завтра, так каждый день!
Некий богач, корнет М…в, умудрился в г. Ковеле прожить таким образом в один год больше миллиона рублей. Конечно, это он сделал не в одиночку. Но вы подумайте: в уездном захолустье в 1890-х годах прожить миллион рублей!
А наряду с этим на службе отбывались номера.
Даже выражение «гонять смену» соответствует понятию отбывания номера. Солдат не учили верховой езде, а «гоняли смену». Отганивали смены, отстаивали пешие занятия, отсиживали тактические занятия, а затем — выпивка и закуска, а иногда и большие кутежи с некрасивыми номерами и очень часто — на глазах солдат.
Офицер, отбыв служебный номер при солдате или с солдатами, т. е. занявшись кратко службой, жил дальше своей жизнью, совершенно несходною с жизнью солдата. И здесь уж солдат являлся как бы слугою офицера.
Классовое деление клало резкую грань между нами, невзирая на попытки некоторых офицеров подойти к солдату, сблизиться с ним. И в этом еще полбеды и даже нет никакой беды; но лишь при условии, что офицер перед лицом своего дела — «без сучка и задоринки»; если он мастер военного дела, если он непререкаемый авторитет для солдата, который к тому же видит в офицере отеческую заботливость, ровное деловое обращение и неизменно надлежащий (образцовый) пример во всем.
Но вот тут-то и слабое место. Авторитетом и тем более восхищением солдат пользовались далеко не многие офицеры. Большинство являлось перед глаза солдата со всеми человеческими слабостями и несовершенством и даже с малыми познаниями в кругу своих прямых обязанностей. Офицерская масса, как и командная, была вяла, бездельна, не предприимчива, мало идейна, придавлена и мало сведуща в военном деле. Бесцветно протекала жизнь русского армейского офицера между выпивками, картами и отбываниями номеров, да смотрами, на коих: «должностные» наперегонки старались надуть начальство и удостоиться особенной его похвалы.
Впереди у офицера была единственная освещающая его служебный путь звезда: должность уездного воинского начальника с подполковничьим чином в награду за 30–35 лет службы! Только немногие счастливцы умудрялись достичь в среднем возрасте чина полковника и должности командира полка, и еще более редкие шли дальше по иерархической лестнице. Даже в своде военных Постановлений, в книге VII-й были неодолимые условия для карьеры армейского офицера: одна из статей говорила, что армейский подполковник имеет право на производство в полковники только в том случае — когда он состоит уже «кандидатом» на полк, а другая — что кандидатом на полк можно зачислять только полковников?. Вот тут и изворачивайся, как знаешь! Немудрено, что и в полковники и в «кандидаты» на полк проходили не многие… Вообще жизнь армейского офицера не была привлекательна и, что особенно скверно, не была ограждена от произвола начальства. Отсюда проистекало: неуверенность армейского офицера в завтрашнем дне, низкопоклонство, ухаживание не только за начальниками, но даже за их адъютантами. Речи начальства выслушивались с подобострастием, анекдоты с восхищением, смех подхватывался; начальство и всю его свиту ублажали всеми способами, причем в этом принимали участие все, даже полковые дамы! Но больше всего, все-таки, любили — пыль экипажа удаляющегося начальства.
Незавидная доля была у рядового русского офицерства. А потому многие опускались совсем и обращались в жестоких пьяниц и забулдыг. Конечно, все это не способствовало знанию своего дела и авторитетности в солдатской среде.
Гвардейский офицер жил много лучше, пользуясь лучшими стоянками, имея зачастую свои средства, а главное — веря в свои неотъемлемые права на карьеру.
Итак: в низах военной иерархии — неуверенность в себе, блуждание между трех сосен; в середине — держание за свое положение, а иногда и извлечение «профита» из этого положения; вверху заботы о карьере и имени до «графа» включительно, а также старательное угождение «придворным сферам»; последние заняты интригами в орбите Солнца, стараясь безраздельно овладеть его лучами! Все думали о себе… Что и доказали наглядно в дни испытания, когда надлежало показать свою преданность Солнцу и доказать, что слово их не расходится с делом.