Философия языка и семиотика безумия. Избранные работы
Шрифт:
Можно возразить, что это не шизофрения, а просто мифология, но что такое мифология, как не шизофрения, конечно, не та мифология, которая пересказана в книге Куна «Мифы и легенды древней Греции», а та, о которой писал А. Ф. Лосев в замечательной статье «О пропозициональных функциях древнейших лексических структур» [Лосев, 1982], где он говорит о мифологическом мышлении как не различающем высказывание о реальности от самой реальности и о всеобщем оборотничестве.
Можно также подвести первые итоги. В текст хс нечто духовное или чисто семиотическое – буквы языка, душа, морщины – ведут себя как материальные предметы.
Другого рода пассажи в XC представляют собой в логическом смысле возможные, но крайне маловероятные и странные вещи и поступки – их можно условно назвать «фершробен» (чудаковатое шизофреническое поведение).
Хазарские женщины в случае гибели на войне своих мужей получали по одной подушке для того, чтобы хранить в ней слезы,
Она просила, чтобы он огрыз ей ухо и съел его (с. 40).
Мать профессора Исайло Сука говорит с ним, как будто это не ее сын, и все время рассказывает ему о научных достижениях профессора Сука так, как будто это кто-то другой (с. 84-87).
Современники говорят, что в Мустай-беке Сабляке еда не держалась, и он, как горлица, и ел, и гадил одновременно (с. 158).
Он набивал ружье типографскими литерами и шел охотиться (с. 179).
Дело в том, что книги он держал на полу, читал их, стоя босиком и перелистывая страницы пальцами босой ноги (с. 184).
Мокадаса похоронили в могиле, имеющей форму козы (с. 213).
Наиболее интересным в XC является проблема времени, тесно переплетенная с проблемой сновидения. Потому, прежде чем преступить к анализу этих проблем в XC, необходимо обратиться к концепции многомерного времени у Джона Уильяма Данна, который написал в 1920 году книгу «Эксперимент со временем», сильно повлиявшую на Борхеса и через Борхеса на Павича. (Подробно о теории времен Дж. У Данна читайте в первой главе этой книги.)
Прошлое, настоящее и будущее перепутаны в мире XC (нечто подобное наблюдаем мире шизофреников (см. раздел 12 о «Школе для дураков»).
Время в хс так же как и прочие ментальные сущности, наделено материальностью:
С тех пор мальчик занемог от ужаса, у него начали выпадать волосы, и с каждым выпавшим волосом <… > он терял год жизни. Клоки волос, запакованные в юту, пересылали Бранковичу Он приклеивал их к мягкому зеркалу, и таким образом знал, насколько лет меньше осталось жить его сыну (с. 37).
Позже этот сон полностью овладел его жизнью, и во сне он становился в два раза моложе, чем наяву (с. 45).
Это послание Никон для себя самого, когда через триста лет он вернется в мир живых (с. 73).
На ней (на иконе. – В. Р.) он изобразил, как архангелы Гавриил и Михаил передают друг другу из одного дня в другой через ночь душу грешницы. При этом Михаил стоял во вторнике, а Гавриил в среде (с. 75).
Принцесса Атех могла войти в сон любого человека, который моложе ее на тысячу лет, любую вещь она могла послать тому, кто видел ее во сне (с. 118).
И время начало течь слишком медленно. Они старели за год так же, как раньше за семь лет (с. 120).
Глядя на них, он думал, что для каждого мгновения его и их времени в качестве материала использованы потертые мгновения прошедших веков, прошлое встроено в настоящее и настоящее состоит из прошлого, потому что другого материала нет. Эти бесчисленные мгновения прошлого по нескольку раз на протяжении веков использовались как камни на разных постройках (с. 153).
Вначале, как говорит хазарское предание, все, что было сотворено – прошлое и будущее, все события и вещи – плавало растопленное в пламенной реке времени, все существа, бывшие и будущие, были перемешаны, как мыло с водой. <…> Он (хазарский бог. – В. Р.) разделил прошлое и будущее, поставил свой престол в настоящем, но при этом посещает будущее и парит над прошлым, озирая его (с. 167-168).
Сновидение наделено сюжетообразующей функцией в хс. Абрам Бранкович все время видит во сне юношу Коэна (который видит во сне Бранковича) и их будущую встречу при которой ловец снов Масуди должен будет войти в сон умирающего Бранковича и наблюдать за его тремя смертями.
Сны разных людей в хс связаны между собой, то есть сновидение и реальность связаны в один сложный мир с различными субреальностями внутри него.
Самое страшное было – неожиданно заснуть посреди улицы или в другом неподходящем месте, будто этот сон не сон, а отклик на чье-то пробуждение в тот момент (с. 46).
Если он видит во сне вас так же, как вы видите его, если он во сне создает вашу явь так же, как и его явь создана вашим сном, то вы никогда не сможете посмотреть другу другу в глаза, потому что вы не можете одновременно бдеть (с. 54).
Они умели читать чужие сны, жить в них, как в собственном доме и, проносясь сквозь них, отлавливать в них ту добычу, которая им заказана (с. 65).
Если соединить во сне все сны человечества, получится один огромный человек, существо размером с континент (с. 131).
Такой же креативной силой обладает в хс язык, данный человеку Богом, причем не всегда понятно каким, хазарским, православным, исламским Аллахом или иудейским Яхве.
Только тот, кто сумеет в правильном порядке прочесть все части книги («Хазарского словаря». – В. Р.), сможет заново воссоздать мир (с. 20).
В человеческих снах хазары видели буквы, они пытались найти в них прачеловека, предвечного Адама Кадмона. <…> Они считали, что каждому человеку принадлежит по одной букве азбуки, и что каждая из букв представляет собой частицу тела Адама Кадмона на Земле. В человеческих же снах эти буквы комбинируются и оживают в теле Адама. <…> Авраам принимал во внимание глаголы, а не имена, которые Господь использовал при сотворении мира. <…> А имена возникли только после того, как были созданы твари этого мира, всего лишь для того, чтобы как-то их обозначить (с. 195).
Это противоречит гностической традиции и платоновскому учению, да и гипотезе лингвистической относительности Сэпира-Уорфа, согласно которым язык первичен, а реальность под него подстраивается.
Язык, на котором написан Хазарский словарь, чрезвычайно опасен, так как издатель изготовил отравленный экземпляр и «кто бы ни отрыл книгу становится наколотым на свое сердце, как на булавку» (с. 15).
Язык в XC представляется очень странным шизофреническим образованием, в нем особое расположение глаголов и имен, гласных и согласных:
В «Отче наш» вставляли свои варварские мужские и женские имена, так что молитва разрасталась, как тесто на дрожжах, при этом одновременно исчезая, так что каждые три дня ее нужно было пропалывать, потому что иначе она была не видна и не слышна из-за диких слов, которые ее проглатывали (с. 64).
Глаголы в речи приобретали более важную роль, чем существительные, которые при малейшей возможности вообще выбрасывались (с. 136).
Буквы, которые составляют глаголы, происходят от Элохима, они нам не известны, и они суть не человеческие, но Божьи, и только те буквы, которые составляют имена, те, что происходят из геенны и от дьявола, только они составляют мой словарь и только эти буквы доступны мне (с. 199).
Чтение, по его мнению, представляет собой попытку попасть камнем в другой камень, подброшенный тобою за миг до этого, так что согласные в таком случае – это камни, а их скорость – гласные (с. 206).
В этом языке семь родов, то есть кроме мужского, женского и среднего есть еще род для евнухов, для бесполых женщин (у которых род украл арабский шайтан), для тех, кто меняет пол, будь то мужчины, предпочитающие считаться женщинами или же наоборот, а также для прокаженных, которые вместе со своей болезнью приобретают и новую особенность речи, которая каждому, кто вступает с ним в разговор, сразу же открывает их болезнь (с. 224).
Таким образом, мир хс это как бы шизофрения наоборот, потому что весь мир полон тайных знаков, нераскрытых смыслов и бродячих сновидений. Нормы в этом мире, от которой можно было бы оттолкнуться, вообще не существует.
11. АНТИПСИХИАТРИЯ РОНАЛЬДА ЛЭЙНГА: «РАСКОЛОТОЕ Я»
Антипсихиатрией принято называть направление в психотерапии 1950 – 1970-х годов, выдвинувших в первую очередь таких фигур, как Томас Сас, Грегори Бейтсон и Рональд Лэйнг. Антипсихиатрия была тесно связана с проектом экзистенциально-феноменологической психиатрии, но не в том варианте, который возглавляли Людвиг Бинсвангер и Медард Босс, связанные своей идеологией преимущественно с «Бытием и временем» Хайдеггера, но в том, который был, скорее, связан с «Бытием и ничто» Сартра. Антипсихиатры считали, что шизофреники – гораздо более здоровые люди, чем психиатры, и что лечить скорее надо последних. Наиболее радикальный Томас Сас объявил психическое заболевание мифом [Zsasz, 1974].
Б'oльшая часть шизофрении, – писал Лэйнг, – просто бессмыслица, отвлекающие маневры, <… > чтобы сбить опасных людей со следа. <… > Шизофреник часто делает дурака из самого себя и из врача. Он играет в сумасшедшего, чтобы любой ценой избежать возможной ответственности хотя бы за одну понятную мысль или намерение [Лэйнг, 1995: 174].
Лэйнг откровенно издевается над психиатрами старой школы. В книге «Расколотое Я» есть два знаменитых примера, в которых автор высмеивает знаменитого немецкого психиатра Эмиля Крепелина, автора много раз переиздававшегося руководства по психиатрии, в частности, введшего в научный обиход разграничение между маниакально-депрессивным психозом и dementia praecox (будущей «шизофренией» Блейлера).