Философия языка и семиотика безумия. Избранные работы
Шрифт:
Фрейд в статье «Характер и анальная эротика» пишет, что «акт дефекации доставляет им удовольствие» [Фрейд, 1991а: 185]. Удовольствие от дефекации, наслаждение от дефекации и формирует анально-компульсивный характер и невроз навязчивых состояний. В дальнейшем благодаря реактивному образованию весь этот анально-сексуально-садистический комплекс начинает вызывать у взрослого компульсивного человека отвращение. Отсюда отвращение к сексу.
К анальности закономерно примешивается садизм. Возможно, что здесь также играет роль садистское истолкование ребенком «первосцены»: когда он наблюдает за половыми сношениями родителей, ему кажется, что отец совершает садистское насилие над матерью – скопофилия характерна для Норманна: он наблюдает за тем, как Мэрион раздевается в «вагинальную» дыру (см. ниже) (эдипальная проблематика благодаря регрессии при компульсивном неврозе истолковывается в анально-садистических
Итак, не случайными оказываются деньги (обсессивно-компульсивный объект, отождествляющийся с испражнениями), на которых замешана вся фабульная основа фильма: 40 000 долларов, которые крадет Мэрион; числа, которые играют большую роль в осбессивном дискурсе [Руднев, 2000а]: номер 1 и номер 10 – всего 12 номеров в мотеле; 700 долларов за машину и 10 долларов за № 10 в мотеле. Норманн Бейтс провляет также скупость, он говорит, что чучела птиц, которые он изготовляет так же, как 10 лет назад изготовил чучело своей мамаши, это «дешево, иголка, нитка, труха» (скупость согласно основополагающей статье Фрейда «Характер и анальная эротика» – одна из фундаментальных черт обсесивно-компульсивного невротика [Фрейд, 1991а]).
Однако анальная аранжировка оказывается в Норманне слишком поверхностной (или режиссер не слишком разбирался в психоанализе). Во всяком случае, деньги (сорок тысяч) он выбрасывает в анально-вагинальную, впрочем, трясину вместе с убитыми телами Мэрион и инспектора Арбагаста и их машинами.
Даже неизвестно, страдал ли Норманн Бейтс шизофренией. Он был множественной личностью. Он убил свою мать и ее любовника из ревности за 10 лет до начала фильма, и с тех пор голос матери стал диссоциированной субличностью в его сознании, причем субличностью-хозяином.
Многие диссоциативные люди психотического уровня находятся в тюрьмах, а не больницах для душевнобольных. Части их личности, которые насильничают и убивают, нередко под влиянием иллюзорного состояния сознания, рождаются в результате травматического абъюза (насилия. – В. Р.) , который и создает расщепление [МакВильямс, 1998: 418].
Материнская часть личности Норманна не дает ему спать с девушками и ему, вернее, его мертвой матери, приходится их убивать. «Мать – лучший друг для парня», – говорит Норман Бейтс. Видимо, мамаша сильно мучила парня, так что к тому времени, когда она завела себе любовника, он был весь в ее Эдиповой власти. (Не забудем, что отец Норманна умер, когда мальчику было пять лет – классический Эдипов возраст.)
В фильме все время показывается лестница – символ полового акта, если следовать «Толкованию сновидений» Фрейда. По лестнице поднимается Норманн, чтобы перенести мать в подвал. Славой Жижек в фильме Софи Файнс «Путеводитель киноперверта» построил остроумную теорию этой сцены. Дом Норманна делится на три этажа, которые, по мнению Жижека, олицетворяют три инстанции его бессознательного: первый этаж – это его Эго, второй этаж, где обычно сидит чучело матери, это Суперэго, а подвал, естественно, – Ид. Когда он переносит мать по лестнице со второго этажа в подвал, говорит Жижек, он хочет вытеснить ее из своего Суперэго в свое Ид. (Подробно об этом фильме см. [Руднев, 2006b]. Но при всем остроумии данной интерпретации, мне кажется, что смысл этой сцены иной – Норманн, чтобы загладить вину за предполагаемый секс с Мэрион, совершает символический половой акт с матерью; спускается с ней по лестнице, держа ее на руках (ср. о сцене полового акта на могиле матери в «Чевенгуре» Платонова в разделе 15 настоящей работы).
Норманн Бейтс и любит свою мертвую мать и ненавидит ее, хочет и не может от нее освободиться. Все-таки характер его фиксации так глубок, что здесь имеет смысл говорить о шизофрении, порожденной «шизоидно-параноидной позицией» (Мелани Кляйн). Но где же в этом фильме утрата семиотического начала и шизофреническая трансгрессия за пределы семиотики? Норманн позаботился о том, чтобы мать всегда была с ним не в виде галлюцинаций, а в виде семиотически вполне определенной вещи – мумии. Иллюзией является тот факт, что мать жива и находится этот факт за пределами семиотики. Когда Норманн Бейтс говорит, что его мать жива, он врет, чтобы запутать людей, с которыми он общается. Или он верит в то, что говорит? Похоже, второе, а раз он в это верит, то это постсемиотическая бредовая реальность – и это все же шизофрения, которая, согласно Ненси МакВильямс, частый коморбидный спутник диссоциативных расстройств [МакВильямс, 1998: 440]. Хотя Норманн и врет тоже. Его слова, которые он говорит Мэрион: «Сын – плохая замена любовнику» и особенно «Я ненавижу то, чем она стала, я ненавижу ее болезнь», – это скорее ложь, а не бред. Но это не
В фильме очень интересен символический образ вагины – это дыра в ванне, куда стекает сначала вода, когда Мэрион принимает душ, а потом ее кровь, и раздается возглас второй субличности Норманна: «Мама! Кровь! Кровь!» То есть он совершил символическую дефлорацию и спешит смыть кровь, спустить ее в вагину, отверстие в ванной или в унитазе, или в грязной трясине (анальная аранжировка) утопить автомобиль и тело Мэрион.
Когда Бейтс отрицает убийства, которые совершила его материнская субличность (он как бы говорит: «Это не я убил, это сделала моя мать»), то он поступает в соответствии с теорией Лакана, который рассказывал на семинаре «Психоз и Другой» историю о мальчике, побившем другого мальчика и сказавшем: «Это не я его побил, это другой». И он прав, говорит Лакан, конечно, это и был Другой в нем [Лакан, 2001]. Но в мальчике это был не диссоциированный Другой, а в Норманне диссоциированный, за поступки которого он не отвечает. Впрочем, не отвечает ли? В конце фильма, когда материнская субличность полностью побеждает и Норманн превращается в свою мать (что с клинической точки зрения довольно сомнительно), важно, что это выгодно ему – если он диссоциированный психотик, его не посадят в тюрьму или даже на электрический стул за совершение нескольких убийств, поэтому притворяться мамочкой, которая и мухи не обидит, очень даже неплохая тактика.
9. ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНЫЙ АНАЛИЗ ШИЗОФРЕНИИ: ЛЮДВИГ БИНСВАНГЕР
В книге «Введение в Schizophrenie» Бинсвангер определяет следующие узловые моменты:
Основным понятием, используемым при объяснении того, что называется шизофренически экзистенциальным паттерном, оказывается понятие нарушения согласованности естественного опыта, его несогласованность. Несогласованность подразумевает именно эту неспособность «позволить вещам быть» при непосредственной встрече с ними, другими словами, безмятежно пребывать среди вещей. <…> Элен Вест деспотически распоряжается «вещами» вокруг себя, словно диктуя им, какими они должны быть [18] . <…> Расщепление согласованности опыта на альтернативы, на жесткое или или (курсив автора. – В. Р.) <…> Dasein <…> отдает себя в руки экзистенциально чуждых ему сил. <…> Мы вынуждены сказать о таком человеке, что он жертва, игрушка или пленник в руках чуждых сил [Бинсвангер, 1999: 219–225].
18
Случаю Элен Вест посвящена одна из глав книги «Введение в Schizophrenie» [Бинсвангер, 2001].
Остановимся пока на этих фрагментах. Заметим, что Бинсвангер говорит здесь о вещах (то есть денотативной сфере), которые, с точки зрения А. М. Пятигорского, являются онтологическим основанием семиотической теории:
Это свойство я полагаю «свойством вещей», свойством, которым вещи обладают имманентно и независимо от психологических особенностей субъектов, использующих знаки <…> Иначе говоря, я думаю, что живые существа могут использовать вещи в виде знаков именно потому, что какие-то заложенные в вещах <…> свойства объективно дают возможность такого использования. Это своего рода – онтологическая предпосылка семиотической теории [Пятигорский, 1996: 30].
Таким образом, в Daseins-анализе, как мы видим, имеет место фактически семиотический подход к шизофрении. Ни о каком страхе в этом предисловии пока нет. Рассуждения о страхе, Ужасе и Жутком – Uncheimliche (в английской традиции uncanny) Фрейда (см. статью Фрейда «Жуткое» в сборнике его избранных трудов [Фрейд, 1995]) будут представлены Бинсвангером в главе «История болезни Лолы Фосс» [19] . Но и анализ случая Лолы начинается с семиотического, в сущности, описания того, как Лола обращалась с вещами, вещами в прямом бытовом смысле этого слова:
19
Мы подробно анализировали эту работу Бинсвангера в статье «Педантизм и магия при обсессивно-компульсивных расстройствах» [Руднев, 2006х].