Философия. Книга вторая. Просветление экзистенции
Шрифт:
3. Свобода как выбор (решимость).
– Однако всюду, где я принимаю решение и действую, я не есмь эта тотальность, но есмь некое Я, со своими определенными данностями, в своей объективно-партикулярной ситуации. Мое действование еще не вытекает как результат из неограниченного ориентирования в мире и из расширения моего возможного самобытия в бесконечной рефлексии. Я не есмь просто арена всеобщей идеи, из которой бы развивался как необходимое последствие ход событий, составляющий мое существование во времени, но я переживаю на опыте, прежде всего, что в то время как тотальность никогда не достигает завершения, и расширение возможного самобытия нигде не приходит к своим границам, время, однако, уже не ждет (dr"angt doch schon die Zeit). Я бы никогда не смог начать действовать, если бы захотел дожидаться развития идеи, поочередно представляя себе во всей наглядности все предпосылки и возможности этого развития. Из этого трения
Экзистенциальный выбор не есть результат борьбы мотивов (это был бы объективный процесс), не есть лишь кажимость решения, как бы решение арифметической задачи, выясняющее известный результат, как правильный (этот результат был бы логически убедительным, и я мог бы только признать его за очевидность и сообразоваться с ним), не есть послушание объективно сформулированному императиву (подобное послушание есть или предварительная форма (Vorform) свободы, или уклонение от нее). Решающее в выборе есть, скорее, именно то, что я выбираю. Пронизывая пространство определенности и партикулярности, историчное, объективно необозримое содержание проявляется в существовании с сознанием, - отнюдь не случайности и того, что «могло бы быть и иначе», - но с сознанием изначальной необходимости нашей подлинной самости.
Этот выбор есть решимость быть в существовании самим собою (Diese Wahl ist ein Entschluss, im Dasein ich selbst zu sein). Решимость как таковая еще не есть рациональная воля, которая, несмотря ни на что, может все-таки сделать «решительно» всегда лишь нечто конечное. Она не заключается и в беззаботном осуществлении смелого в своей слепоте существования. Но решимость есть то, что дается воле еще как подарок, которым я могу по-настоящему быть, когда желаю: из которого я могу желать, но которого самого я уже не могу желать. В решимости я принимаю свободу из надежды на то, что в себе, в основе, я встречу себя самого благодаря тому, что могу желать. Решимость, однако, открывается в конкретном выборе.
Этот выбор есть всецело опосредованный выбор. Ввиду всех объективных обстояний в пространстве возможного и будучи испытана в бесконечной рефлексии субъекта, произносит свое слово абсолютное решение экзистенции. Но это решение не есть результат размышлений, хотя оно прошло через них и потому без них не существует. Решение как таковое действительно лишь в скачке. На основе размышлений я достиг бы разве что вероятностей. Но если бы моя деятельность определялась одной только вероятностью, то я вовсе бы не имел экзистенциальной решимости; ибо решимость - безусловна. Если, далее, моя деятельность определяется только успехом в расчете шансов, то решимость вообще исчезает; ибо в решимости успех уже не составляет последнего критерия истины, - в решимости берутся за то, что остается истиной, даже если терпит крах. И уж тем более, наконец, решимость не есть сугубая непосредственность произвола, в противоположность пониманию (Einsicht), но есть то, где я знаю, чего я хочу в историчной конкретности моего существования. Если я обдумал не все, если я вступаю в возможность, не взвесив ее, если я не потерялся однажды в бесконечной рефлексии, - то я не принимаю решимости, но следую слепому внушению (einer blinden Eingebung).
Несмотря на это, решимость также совершенно непосредственна. Однако она есть непосредственность не существования, а подлинного самобытия. Решимость и самобытие - это одно и то же. Нерешительность вообще есть недостаток самобытия; нерешительность в это мгновение показывает только, что я еще не нашелся (dass ich mich noch nicht gefunden habe). Но выбор и решимость, светлость и исток сливаются воедино (Wahl und Entschluss, Helligkeit und Ursprung aber schlagen in eins). Если решимость имеет внешность произвола, то, хотя объективно не существует критериев для их различения, но субъективно в решимости достигается как раз крайняя противоположность спонтанности (Beliebigkeit): то, что с виду похоже на произвол, есть свобода того, кто должен поступить так, потому что он есть он сам.
Выбор решимости, если смотреть на него со стороны времени, имеет ту весомость, что взятое в нем безусловно удерживается. Я не могу вновь отказаться от него; ибо я не стою как-либо еще раз позади того, что я есмь как самость. Если я все-таки отказываюсь от того, как что я был в этой решимости, то заодно я уничтожаю и себя самого. Принятое в исконное решимости существование есть источник (Quell), из которого я живу и из которого одушевляется для меня все новое. В решимости возникает движение, способное придать моей жизни непрерывность из самой себя в рассеянности моего существования.
Свобода этого выбора не есть свобода избрания (des W"ahlens), которая имеется лишь в отсутствие внешних помех для спокойного самоосуществления выбора, но она в предметных категориях непостижима, однако сознает себя в себе самой как свободный исток, абсолютно несравнимый и подлинный смысл. Ибо в этой свободе я делаю себя самого абсолютно ответственным за себя, в то время как извне меня делают ответственным за поступок в отношении его чистой фактичности. Выбор есть выражение сознания того, что я в своем свободном решении не только действую в мире, но в историчной непрерывности творю свою собственную сущность. Я знаю, что я не только существую, и существую таким-то, и вследствие этого действую так-то, но что в действовании и решении я есмь исток своего поступка и своей сущности одновременно. В решимости я опытом переживаю свободу, в которой я не только принимаю решение лишь о чем-то, но о самом себе, в которой невозможно разделить мой выбор и мое Я, но я есмь сам свобода этого выбора. Выбор сам по себе представляется мне только как выбор между объективностями; но свобода действительна как выбор моей самости (Blosse Wahl erscheint nur als eine Wahl zwischen Objektivit"aten; Freiheit aber ist als die Wahl meiner Selbst). Я не могу поэтому еще раз противостать себе и выбирать между собой самим и небытием-собой-самим, как будто бы свобода - только мое орудие. Но: коль скоро я выбираю, я есмь; если я не есмь, я и не выбираю. Правда, пока еще неясно, что именно есмь я сам, еще, правда, неясно, потому что мне еще только предстоит принять решение: постольку я еще не есмь. Но это небытие как еще-не-окончательно-бытие в явлении существования насквозь просвечено экзистенциальной достоверностью моего бытия там, где я, выбирая, становлюсь истоком в своей решимости.
Эта решимость в выборе изначально коммуникативна. Выбор меня самого существует вместе с выбором другого (Wahl meiner selbst ist mit der Wahl des Anderen). Но выбор другого совершается не так, что я, к примеру, прежде абсолютно полагал бы себя как нечто уже наличное и ставил себя вне всех людей, среди которых бы избирал затем немногих, с которыми я желаю соединиться. В подобном случае я совершал бы сравнительные оценки, как если бы я существовал уже и без другого. Подлинный выбор другого - не отбор (Ausw"ahien), но изначальная решимость безоговорочной коммуникации с тем, с кем я нахожу себя как себя самого (der urspr"ungliche Entschluss der bedingungslosen Kommunikation mit dem, mit dem ich mich als mich selbst finde). Я нахожу не потому, что ищу, оглядываясь по сторонам, но нахожу благодаря готовности к решимости безусловной историчной коммуникации. Тогда не только моя внешняя судьба, но и мое бытие сплетается с другим бытием. В истоке выбора как решимости у меня не было альтернативы и вопроса. Только из достоверности этого истока я принимаю решение об альтернативах и отвечаю на вопросы.
4. Бегство от свободы.
~ Человеку, который, становясь основой себя самого, вкусил изначальной свободы, знакомо теперь как подлинное бытие только бытие свободы. Он хотел бы, насколько это возможно, не принимать в себе ничего как только данное, хотел бы, насколько возможно, принимать всего себя как свой выбор и свою ответственность. Он обретает ту установку по отношению к данному, при которой он делает себя самого ответственным за данное, коль скоро не приемлет (hinnimmt) его в пассивной резиньяции, но, насколько вообще простирается изначальная свобода, «принимает» его «на себя» ("ubernimmt), как свое собственное. Он знает, что откажется от своего самобытия, как только отвергнет свою тождественность со своим существованием в его историчности. В этом отождествлении себя есть решимость, а тем самым и безусловная вовлеченность (der Einsatz, der unbedingt ist). В этой вовлеченности я оставляю в стороне возможности, чтобы обрести действительность. Из пустоты того богатого мира, который мог бы быть, я вступаю в полноту мира, сравнительно с первым бедного, но становящегося действительным в опоре на самобытие.
И все же этой вовлеченности я в то же время и страшусь (zur"uckschrecke): я не хочу становиться действительным, но хочу остаться возможным: мои размышления и проекты как таковые не вынуждают ни к какому результату как решению; не только фактически всегда недостаточное познание, но даже завершенное в идее познание не дает мне достаточного обоснования для решимости. В выборе, пока он не сделан, есть всегда нечто недостоверное и потому неспокойное. Для выбора нужна несравненная достоверность. Пока же ее нет, я в страхе все не смею принять это впоследствии уже необратимое решение, включающее и решение о существе моей самости; ибо не могу знать как наблюдатель (zusehend wissen) там, где под вопросом само мое бытие.