Философия
Шрифт:
В 523 г. Теодориху поступил донос от одного из сторонников Кассиодора, Киприана, на сенатора Альбина, сторонника Боэция. Киприан обвинял Альбина в тайной переписке с императором Византии Юстином. Боэций, следуя своим принципам, открыто встал на защиту Альбина, но в результате сам был обвинен в измене и приговорен к смерти. В тюрьме города Тичин (ныне — Павия) Боэций провел несколько месяцев в ожидании казни.
Именно в это время он создал философское сочинение, обессмертившее его имя, — трактат «Об утешении философией».Для выражения своих переживаний Боэций избрал не совсем обычную литературную форму — в книге отрывки прозаического текста чередуются со стихотворными строками (в XIV
Философия олицетворяет для Боэция связь с уже ушедшим легендарным античным миром, а также связь с миром Божественного Высшего Разума. Она дает человеку ощущение своей причастности вечному бытию, великому Космосу, поэтому истинный философ не может бояться смерти. Он познает иллюзорность материальных благ, не подкрепленных истинной духовностью. Человеческой жизнью, ее внешними обстоятельствами управляет фортуна, поэтому от человека они не зависят. Зато от него зависит не потерять, вследствие нечестных, низких деяний, связь с вечным источником самого бытия — Божественным Разумом.
Боэций в своем трактате фактически соединяет христианское учение с учением античных стоиков, поэтому «Утешение» долгое время, особенно в Средние века и в эпоху Ренессанса, было настольной книгой практически каждого выдающегося философа. Многие люди обращались к этой книге в самые трудные моменты своей жизни.
Историческая легенда, сделавшая Боэция нравственным идеалом средневекового философа, гласит, что сам могущественный король Теодорих не избежал расплаты за несправедливый приговор Боэцию и его тестю Симмаху. Случилось так, что однажды на пиру королю подали блюдо с огромной рыбой, голова которой вдруг напомнила ему Симмаха. В сильнейшем волнении король покинул пиршественный зал. После этого он тяжко заболел и умер, перед смертью раскаявшись в жестоком приговоре Боэцию и его тестю.
ОТЕЦ СХОЛАСТИКИ
Каким образом появился этот философ в землях обширной империи Каролингов, потомков императора франков Карла Великого, и куда исчез он после нескольких десятилетий блестящей деятельности в качестве врача, богослова и переводчика греческих богословских трактатов — об этом практически ничего неизвестно. Известно лишь, что в начале 40-х годов IX века при дворе короля Карла Голого в Париже появился врач по имени Иоанн Скот, вскоре прославившийся как интересный и необычный богослов. Эриугеной он сам назвал себя в предисловии к первому изданию своего перевода трудов Дионисия Ареопагита.
Осенью 850 года Иоанн Скот Эриугена (ок. 810 — ок. 877 гг.) представил на суд латинских богословов свой первый самостоятельный философский труд «О предопределении».В этом трактате Эриугена дал свою точку зрения на вопрос о том, насколько жизненный путь человека, а значит и все невзгоды и страдания на его пути, предопределены Богом. Эриугена сформулировал такую, на первый взгляд, загадочную фразу: Бог прост.
Как прост? Разве есть для человеческого понимания что-либо более сложное, чем Бог? Но это именно для человеческого понимания, считал Эриугена. Мы ведь не можем говорить о том, что Бог складывается из нескольких субстанций или сущностей, его сущность — едина и неделима, следовательно — Бог прост. Его множественность, по мнению Эриугены, кажущаяся, она проявляется только в человеческом восприятии Бога.
Исходя из тезиса о простоте Бога, Эриугена утверждал, что для Него знать и творить — одно и то же действие. Бог, говорил Эриугена, творит самим актом знания и предопределяет. Все, что знает Бог, Он знает из Себя Самого, но Он есть благо и жизнь, а значит и предопределяет только к благу и жизни. Зла нет, оно — лишь умаление добра, поэтому Бог во зло ничего не предопределяет.
Ни зло, ни даже смерть не являются неизбежными для человека — почти всё здесь зависит от него самого, от состояния его души.
Позиция Эриугены встревожила многих богословов и иерархов Церкви. По его теории получалось, что Бог не создавал ни ада, ни вечных мук, которыми так часто пугали и пугают людей. Эриугену обвинили в том, что он позволил себе рассуждать на богословские темы, не будучи священником. Но сам философ вовсе не отрицал того, что после смерти грешников ожидают мучения, просто источником этих мучений будут их собственные души. После смерти, писал Эриугена, все души попадут в зону Божественного огня, или света, но — «как один и тот же свет подходит здоровым глазам и раздражает больные, так и первым (праведникам) по нраву совершенная радость своего спасения, а вторым (грешникам) досаждает карающее страдание от своего разрушения». Преисподняя,считал Эриугена, находится не где-нибудь, а в нас самих.
Сочинение Эриугены было осуждено несколькими местными церковными соборами, но его не так-то легко можно было сломить. Богословский спор продолжался семь лет, пока наконец спорившие стороны не пришли к обоюдному согласию. Эриугена в итоге приобрел репутацию «мужа очень ученого, но не всегда согласного с истиной Церкви».
С большим уважением к философу относился король Карл Голый, интересовавшийся богословием и любивший античную и византийскую культуру. Эриугена благодаря знанию греческого языка фактически открыл заново для латинизированной Европы богословские труды многих византийских Св.Отцов, в том числе Дионисия Ареопагита.
Однажды на пиру Карл и философ сидели за столом друг против друга, и Эриугена позволил себе нарушение так называемого галльского этикета. Тогда король в шутку спросил у него: «Что, по-твоему, отделяет скота от Скота?» — Эриугена, не моргнув глазом, ответил: «Лишь стол». В другой раз, тоже на пиру, королю подали блюдо, на котором лежали два больших карпа и один маленький. Карл тут же велел передать это блюдо Эриугене, который сидел рядом с двумя рослыми и тучными монахами. «Раздели сам это блюдо между вами троими», — сказал он философу. Эриугена взял себе двух больших карпов, а монахам отдал одного маленького. «Разве ты разделил по справедливости?», — ехидно спросил Карл Голый. «Конечно, — ответил Эриугена. — Вот (он указал на себя) один маленький и два (карпа) больших. И здесь тоже (он указал на монахов) — два больших и один маленький».
Так ответить королю мог, наверное, только Эриугена, потому что в этом ответе содержится, кроме шутки, еще и наглядное пояснение к вопросу, который очень занимал философа: можно ли было бы отличить человека от той же рыбы, если бы в Божественном разуме не существовало понятия или идеи человечности.
Человек, считал философ, потому только и является человеком, что он причастен к этому видовому понятию. Фактически это было началом главного спора всей схоластической философии — Спора об универсалиях. Что главнее — единичное или общее, идея (универсалия), понятие или индивидуальность, конкретная вещь? Скажем во фразе «Сократ человек» важнее «Сократ» или «человек»? Эриугена ответил бы, что «человек», ибо без принадлежности Сократа к видовому понятию человека не было бы никакого Сократа.