Философские трактаты
Шрифт:
Глава XVII
1. Тут тебе на ум приходят разные остроты и, словно выслушав неправдоподобную байку, ты скажешь: «Что же, ходить на рыбалку не с сетями и не с крючками, а с мотыгой? После этого, я думаю, пойдут в море на охоту с рогатиной». Но почему бы рыбам не выходить на сушу, если мы выходим в море? Меняемся местожительством.
2. Ты удивляешься, что такое случается; но насколько более невероятные дела творит роскошь, всякий раз либо обманывая, либо побеждая природу! Рыбы плавают по комнате, и их ловят прямо под столом, чтобы сразу отправить на стол. Краснобородка кажется недостаточно свежей, если не умрет в руке у пирующего. Рыб приносят в закупоренных стеклянных горшках и, пока они умирают, наблюдают многообразные превращения
3. И эти люди считают сказкой, что рыбы могут жить под землей и что их можно не ловить, а откапывать. А разве не мог бы показаться столь же неправдоподобным рассказ о том, как рыба плавает в соусе и ее убивают не в кухне, а за обеденным столом, после того как она вполне усладит глаза и насытит их прежде желудка.
Глава XVIII
1. Позволь мне отступить от нашего вопроса ради обличения роскоши [363] . — Ты говоришь, что нет ничего прекраснее умирающей краснобородки; испуская дух, в самой уже агонии она окрашивается сначала в красный цвет, а потом бледнеет, чешуйки переливаются, и оттенки цветов меняются между жизнью и смертью неуловимыми переходами. Как долго предавалась наша роскошь ленивой дремоте, как поздно хватилась, что прозевала такое благо, что ее провели и надули! Таким дивным зрелищем наслаждались до сих пор одни рыбаки!
363
На самом деле это не произвольное отступление от естественно-научной тематики к морализированию, а необходимое логическое звено: роскошь — признак деградации и упадка, которые в конце концов ведут к завершению мирового цикла, к гибели мира в потопе и пожаре.
2. «Зачем мне вареная рыба? Зачем мертвая? Пусть она испустит последний вздох прямо на моем блюде». Раньше мы удивлялись брезгливости тех, кто не желал дотронуться до рыбы, если она поймана не в тот же день — так, чтобы в ней, по их словам, чувствовался вкус моря; из-за этого доставляли ее бегом, из-за этого народ на улице расступался перед запыхавшимися, кричащими разносчиками рыбы.
3. Но до чего дошла привередливость! Тухлой считается уже и убитая рыба. «Ее поймали сегодня». — «В таком важном деле я не могу положиться на твои слова. Пусть принесут ее сюда и пусть испустит дух при мне». Брюхо наших лакомок до того заважничало, что они и отведать уже не могут того, что не плавало и не трепыхалось перед ними во время самого пиршества. Такой вот утонченности достигла надменная роскошь, столько изящных ухищрений изобретает ежедневно это безумие, презирающее все привычное!
4. Раньше приходилось слышать: «Ничего нет лучше краснобородки, которая водится среди прибрежных скал!» А сегодня слышим: «Ничего нет прекраснее умирающей краснобородки. Дай-ка мне в руки склянку, посмотреть, как она забьется в конвульсиях». И когда все вдоволь ее нахвалят, она извлекается из своего прозрачного садка.
5. Тут все знатоки наперебой начинают показывать: «Посмотри, какой вспыхивает багрянец, алее любого пурпура! Гляди, какие прожилки бегут по бокам! А живот — можно подумать, что он залит кровью! А вот сейчас, в этот самый момент, как ослепительно сверкнуло что-то блестящее и синее! А теперь, смотри-ка, вытягивается и бледнеет и становится одноцветная».
6. Никто из них не станет сидеть у постели умирающего друга. Никто не выдержит зрелища смерти собственного отца, которой сам же желал. Сколько из них проводили до погребального костра умершего родственника? Братьев, близких в последний час покидают; на смерть краснобородки сбегаются толпой. «Ведь нет ничего прекраснее». — [7.] Право, тут не удержишься от резкого слова, поневоле перейдешь границы умеренности. Для чревоугодия им мало зубов, живота, рта: они прожорливы даже глазами.
Глава XIX
1. Однако вернемся к нашему предмету. Вот доказательство того, что под землей скрыто много вод, богатых рыбой, безобразной от жизни в затхлой неподвижности: когда вода вырывается на поверхность земли, она выносит с собой массу живых существ, мерзких и отталкивающих на вид, вредоносных на вкус.
2. Достоверно известно, что в Карии, возле
4. Итак, в земле есть не только водяные жилы, из стечения которых могут образоваться реки, но и большие, широкие потоки, одни из которых текут все время под землей, до тех пор, пока их не поглотит какая-нибудь пропасть, другие выходят на поверхность под каким-нибудь озером. Кто же не знает, что бывают озера и болота бездонные? К чему я все это говорю? — Чтобы стало ясно, что эти воды вечно поставляют вещество для больших потоков, и точно выяснить их пределы так же невозможно, как найти истоки иных рек.
Глава XX
1. А почему на вкус вода бывает разная? — На это есть четыре причины. Во-первых, вкус воды зависит от почвы, по которой она течет; во-вторых, от почвы, из которой вода рождается путем превращения; в-третьих, от воздуха, который преобразовался в воду; в-четвертых, воду может испортить вторжение чего-либо вредоносного извне.
2. Все это сообщает воде разный вкус, целебные свойства; отсюда — ее тяжелые испарения, смертоносный запах; тяжесть, теплота, или, наоборот, чрезмерный холод. Если вода протекает по местности, богатой серой, или щелочью, или асфальтом, это существенно влияет на ее свойства: она портится и пить ее нельзя без опасности для жизни.
3. Отсюда — и то, о чем говорит Овидий:
Есть у киконов река, — коль испить из нее, каменеют Сразу кишки; от нее покрываются мрамором вещи [364] .Эта вода содержит лекарственные вещества и такого рода примеси, которые прилепляются к попавшим в эту воду телам и делают их твердыми. Как путеоланская пыль, коснувшись воды, становится камнем [365] , так эта вода, коснувшись твердого тела, застывает и сковывает его.
364
Овидий. Метаморфозы, XV, 313—314. Пер. С. В. Шервинского. Имеется в виду река Гебр (совр. Марица).
365
Ср. Витрувий. Об архитектуре, 2, 6: «Есть удивительная пыль… Месторождение ее возле Баий, вокруг горы Везувия. Если смешать ее с известью и цементом, раствор будет гораздо крепче обычного строительного, более того: он и под водой будет затвердевать».
4. Поэтому вещи, брошенные в такое озеро и тотчас же вынутые, оказываются каменными. Такое случается и в Италии в некоторых местах: опустишь в воду прутик или веточку с листьями, а через несколько дней вынимаешь их окаменелыми; находящаяся в воде примесь собирается вокруг тела и постепенно к нему приклеивается. Это покажется тебе менее странным, если обратишь внимание на то, что Альбула, да и почти все насыщенные серой воды образуют твердую корку вдоль своего русла и берегов.
5. Одна из перечисленных причин действует и в тех озерах, из которых «хотя бы глоток кто ни выпьет», по словам того же поэта, «тот в неслыханно тяжкий сон иль в безумье впадает» [366] . Их вода действует как неразбавленное вино, только сильнее. Ибо подобно тому как опьянение, пока не выветрится, есть не что иное, как безумие и переходит в необычайно тяжелый сон, так и эта серная вода, позаимствовав из тлетворного воздуха некую едкую отраву, отнимает разум или погружает в забытье.
366
Овидий. Метаморфозы, XV, 320—321. Пер. С. В. Шервинского.