Философский детектив

Сотников Игорь

– Ты мне скажи, дурья твоя башка (это замечание, Демосфену, любящему всякие колкости, даже очень понравилось), что конкретно случилось?

На что секретарь, особенно за эту дурью башку, был очень признателен Демосфену, которого он незамедлительно про себя, послал в такие дальние и одновременно близкие области тёмного знания, где перемазавшись этими знаниями, не захочется ничего больше знать и не знать. Ну а после этого посыла, секретарь, несколько удовлетворившись своей местью, вернувшись к действительности, решил-таки вразумить эту, уже, по его мнению, дурную Демосфенова башку.

– В районе частного сектора, был обнаружен труп со следами насильственной смерти. По мнению патологоанатома,

смерть наступила в полночь, в результате проникающего ранения в грудь. Также рядом с телом жмурика, было обнаружено послание. – Секретарь на одном дыхании, выдав этот блок информации замолчал, для того чтобы наполнить свои лёгкие кислородом и за одно понаблюдать за реакцией Демосфена. На что тот, изумленно глядя на секретаря, хлопал глазами и тоже неограниченно, сверх нормы хапал, пока ещё общественный кислород (его предложение взимать форос с лиц посещающих заповедные места, с их повышенным содержанием чистого воздуха, пока что не нашло достаточной поддержки в обществе).

А как Демосфену не изумиться, когда в его уши вливают столько незнакомых для него слов, где при этом совершенно нельзя подать своего недоуменного виду перед этим недостойным лицом секретаря, в котором явно читается, что ты не понимаешь и половины из всего сказанного (знает гад, что он ни черта не понял и теперь очень скрытно ухмыляется.). «Жмурик, это понятно, что какое-то насекомое, но вот что это за патолог такой, да ещё к тому же анатом, а почему бы не ботаник? Хе-хе. Да уж, только от одного самого звучания этих слов, уже голова идёт кругом. Вот почему я, так не люблю весь этот сухой язык официальных сообщений, в которых ни хрена не поймешь», – размышлял про себя Демосфен, глядя на секретаря. А между тем, он обязан всё проанализировать, дать своё заключение и решить этот вопрос.

– Ну и что ты на всё это думаешь? – Настоящий государственный деятель, чем и отличается от всякого, не отягощенного обязанностями лица, так это тем, что он во всех, даже самых тупиковых случаях, найдёт, что сказать в ответ, даже на самую не проходимую тупость, что и продемонстрировал Демосфен, не раз замеченный якшающимся с демагогами.

– Что без вашего выдающегося ума, будет трудно разобраться. – Ответ секретаря, хоть и польстил Демосфену, но, тем не менее, не смог затуманить его разум, обнаруживший в его с этими демагогическими приемами ответе, скрытое желание секретаря стать в один строй с самыми прославленными мужами Эллады, первым среди которых, по своему праву, считал себя Демосфен.

– Не нравится мне всё это. – Демосфен, наконец-то, ощутив силы, встал со своего ложа и, сделав пару задумчивых шагов, остановившись напротив секретаря, выдал ему эту сакраментальную фразу.

«Ну, а то». –Так и читался ответ на лице секретаря внимающего Демосфену.

– Говорят, что это мог быть Гермафродит. – Обалдев, от немыслимости этого заявления Фабулуса, Демосфен чуть снова не грохнулся с ног назад в кровать.

– Перестань, нести чушь. – Заорал на него архонт. – Гермафродиты не существуют, это всё миф. – Брызгая слюной, весь зашёлся Демосфен, для которого новое появление этого серийного убийцы, которого все почему-то звали Гермафродитом, и о котором уже не было слышно почти год, было вызовом ему, как должностному лицу, отвечавшему за спокойствие всего полиса и значит, всяким Гермафродитам тут было не место, хотя бы на время, пока он занимает эту ответственную должность (этот Гермафродит, из-за своей очередности появления, именно в празднования Дионисий, и был за это прозван серийным убийцей).

Говорят, опять же по слухам кого-то там, кому опять же, кто-то там нашептал по секрету на ухо, ну, в общем, из источников очень заслуживающих соответствующей ему веры, он, тот, кто это рассказывал, как-то случайно

где-то в подворотне, при лунном свете увидел этого Гермафродита, и что тот хоть и находился в несколько незримой темноте, но зуб даю, определенно нёс в себе видимую двоякость, отражая одновременно в себе мужское и женское «я». Что, по мнению Демосфена, есть немыслимая глупость, которая опровергается уже тем, что всякий праздник Дионисий, несёт для каждого своего участника уже свою, вызванную злоупотреблениями двоякость его видения окружающего. Так что, все ссылки на этих провидцев, однозначно несут в себе неопровержимую и доказательную им глупость.

А ведь при этом народные мифотворцы не спят, и вот уже в народ запущен свой миф о новом герое Гермафродите, который раз в год, в самую лунную ночь Дионисий, незримо наблюдает за тем, как веселятся и ведут себя современные хозяева жизни и, уследив за кем-нибудь из них, его чрезмерность жизненного поведения и сил, возьмёт и где-нибудь в укромном уголке, непременно его подкарауливает, где и наносит свой, обрывающий эту чрезмерность удар.

– Но его же видели. – Секретарь своим упорством, а не даже смыслом своих герма-предположений, ещё больше бесит Демосфена.

– А вот это, ты видел. – Показав кулак секретарю, Демосфен на время сумел сбить того с этой, такой не соответствующей такому сложному времени не своевременной мысли.

– Кто этот твой Гермафродит. Германец что ли? – заявил грозно Демосфен, который, конечно же, вместо слов, лучше и с огромным удовольствием дал бы Фабулусу кулаком в лоб, тем самым поставив на этом разговоре свою очень жирную и беспамятную точку. Но эта, вновь всплывшая на поверхность тема, про этого посланника самого Аида Гермафродита, по заявлениям верующих в него всякого отребья и черни, несущего в мир отмщение за всех обездоленных, униженных и оскорбленных, всё-таки требовала своего обстоятельного разговора, раз даже умеющие не только слушать, но и писать, были склонны этому верить (– Нам не нужны такие герои, – орал на собраниях Демосфен. – Какие времена, такие и герои. – Отвечал ему молчаливый глас метеков и бедствующих сограждан).

– Заруби себе на носу, я два раза не буду повторять. – Пространно заявил Демосфен, уперевшись своим взглядом в физиономию секретаря, где он таким намёкливым способом указывал на длинный нос Фабулуса, который, по мнению каждого архонта из коллегии, тот вечно его сует туда, куда не следует. И хотя каждый из архонтов имел у себя в наличии этот предмет гордости, свой выдающийся профильный нос, который служа им указателем по жизни, взирал на мир с высоты своего служебного полета, тем не менее, длиннющий нос Фабулуса, можно сказать, своим несоразмерным с его занимаемым положением размером, не только затмевал всю замечательность на их лицах, но и вносил сумятицу в голову тех граждан, которые делали свои умозаключения и суждения на основании внешних фактов. Что не раз уже приводило к большим недоразумениям, когда этого длинноносого Фабулуса принимали за куда важную персону, чем было на самом деле.

Что же касается этого памятливого для секретаря разглагольствования Демосфена, начало которого, с этими два раза не буду повторять, для секретаря было столь, прямо до истертых дыр в его памяти знакомо, ведь он его, наверное, слышал раз уж сто, то и нечего его винить в том, что он и подошёл к этому слушанью, со всем глубоким вниманием лишь только к себе.

– Я скажу так, некоторые из лиц склонных к сожалениям. Ты, наверное, догадываешься о ком это я? – Демосфен пристально посмотрел на секретаря, где в нём обнаружил требуемое глубокомыслие и выражение задумчивости на лице, отчего пришёл к выводу, что тот, скорее всего, мысленно перебирает список этих проклятых лиц и, Демосфен, удовлетворившись увиденным, продолжил: