Философский комментарий. Статьи, рецензии, публицистика 1997 - 2015
Шрифт:
Что грядет? Почем знать! Историю, утратившую метафизичность, не схватишьinto-to. Будучи эпохальной, история постоянно предвосхищала свой конец, открываясь на предмет философствования. Оно было право, вменяя историифинитность, и всякий раз заблуждалось в конкретизации и/или оценке последних дней и вещей. Ни одно из показательных судилищ ХХ в. — от процесса надмнимойПромпартиейдо Нюрнбергского — над реальными преступниками — не проторило путь в Небесный Иерусалим. Обещанная Карлом Ясперсом и ЛьюисомМэмфордомвстреча всех когдато бывших исторически релевантными человеческих типов в исходе времен, пожалуй, состоялась вCyberSpace, но вряд ли приходится считать благом избыток субъективных мнений при унылом недостатке идей у пользователей Интернета.Всемирноeгосударство Канта (а также Эйнштейна) не более чем спародировано в Организации Объединенных Наций — ее действенность нередко парализуется правом вето, которым наделены постоянные члены Совета Безопасности. Этот список легко продолжить, вспомнив Ф. Шлегеля, Вл. Соловьева, Маркса, Н. Бердяева и многочисленных утопистов. Но и сказанного достаточно, чтобы убедиться в меткости философской интуиции и ееже химеричности, возникающей тогда, когда она старается перекодировать смысл (которым ее
О чинах демонских
Опубликовано в журнале:Звезда 2013, 12
Человек нидобрни зол, но изначально он вовсе не невинен, как думал Руссо, а целеустремлен. Это качество в нас самоценно, надстроено над животноэ гоистической заботой о поддержании индивидуального существования и о его родовом продолжении.Становясь достаточной в себе, целеустремленность вписывается в архитектуру тела, устроенного так, что одни его части способствуют другим при выполнении теми каких либо заданий:прямохождение высвобождает руки для производственной активности; левая рука служит помощным органом для доминирующей правой, а правое полушарие головного мозга способно замещать левое, критически оценивающее ситуации, если то, сильное, отказывает, тогда как обратная субституция, по свидетельствунейрологии, невозможна.Автотеличности, выражающей себяincorpore, вошедшей в нашу плоть, в принципе безразлично, как она будетсоположенас внешним миром, какое именно задание она получит.О внутренная целеустремленность очень часто ведет субъекта к отвержению личной и семейнородовой выгоды: к аскезе, самопожертвованию ради не толькоблизких, но и дальних, а с другой стороны — к оргиастической растрате жизненной энергии. Из всех животных человек — самое необучаемое, ибо самое автономное существо. Как разпоэтому он возводит наставничество в искусство и закладывает педагогику в фундамент того особого мира, который называетсясоциокультурой.
Целеустремленность, возвышающаяся над своими практическими приложениями, над насущными потребностями себя утверждающего организма, гносео-логически нагружена, с необходимостью вызывает желание выяснить, куда же она нас влечет, в чем ее смысл — отнюдь не очевидный. Как бы этот смысл ни определялся, он оказывается ценностным. Гносеология смешивается человеком с аксиологией. Вот как объясняется их слияние. Субъекту, чье поведение не диктуется природной необходимостью, открыт выбор при осуществлении им действия. С семантической точки зрения выбирают всегда одно и то же — значение, которое действие обретает, будучина правленнымна конкретный объект. Однако отбрасываемые выбирающим альтернативы не исчезают вовсе, они сохраняются в нас как возможность увидеть себя глазами Другого. Взгляд извне делает нас самих подобными объектам, то есть вменяет нам свойство «быть ценнос-тью» (положительной, отрицательной, нейтральной — какой угодно). И вместе с тем он охватывает, наряду с нашим обнаружившимся намерением, разные опции, содержавшиеся в выборе, и, таким образом, переводит действие из сферы значений в сферу смыс-ла, рождающегося из головы в виде установления отношения между воображаемыми вещами. Короче:смыслооценкупроизводитДругой в нас, некто (родители, учителя, Гос-подь Бог или просто любой из толпы), занимающий третью позицию применительно к субъекту и его объекту.
Вот стайка девушекподростков смела с пути при посадке в автобус старушку. Неважно, куда они торопились — в бутик за покупками, в кино, наблядки. Но мелкое злодейство не было их умыслом.Автотеличностьослепляет людей — обладателей значений. Прозрение приходит тогда, когда в поле внимания субъекта, сосредоточенного на своем объекте, всплывает еще один субъект, не замеченная поначалу старушка, которой был причинен ущерб. Значение, каким наделялась слишком срочная посадка в автобус, теряетмонопольность. Спешить было не обязательно. Акция делается двузначной и, стало быть, поддается оцениванию. Этоквалифицированиесопоставитагенсовпроисшествия и егопациенса, обобщит обе стороны (виновную и потерпевшую) под категорией субъекта как такового и придаст тем самым инциденту смысл. Заговорившая втинейджерахсовесть (партиципированныйДругой) потребует от них признания в совершении дурного поступка.
Впрочем, совесть может и не подать голос. В таком случае Зло выступит обнаженным. Скажем так: во всей своей невинности. О том, что оно такое, и пойдет речь ниже.
1
В платоновской «Апологии» Сократ рассказывает афинянам,призвавшим его к суду, о своем «демоне» — о персональном начале в человеке, обеспечивающем его суверенность, независимость от ходячих мнений. Эта сокровенная инстанция запечатлевает всебe, по Сократу, союз высших сил с природными: «демоны» — плод соития богов с духами мест (нимфами).Сократовский«демон» — другое слово дляавтотеличности. Она примиряет в «Апологии» развитую религиозность с архаическим анимизмом. В эротической концепции такого рода кроется глубокая интуиция.
Самоценная целеустремленность — ответ человека на ожидающую его и ему известную смерть.Выход из конечной бесцельности жизни, из грядущего краха наших начинаний состоит в том, что тело отгораживается от опасности, максимально противопоставляя себя ей, запирая в своем асимметричном строении передвижку к финалу, преоб-разуя вытеснение бытия небытием в таком распределении органов, которое конституи-рует одни из них в качестве замещаемых, а другие — в качестве замещающих.Человек привносит в природу, к которой принадлежит, раздвоенность,двутелесность, что безотчетно отражают ранние анимистические верования. Если жедвутелесностьрефлексируется, то она отторгается от себя, сублимируясь в представлениях о сверхчеловеческих,теоморфныхсуществах, и возвращается оттуда, из проекции, к себе, к своей природной необычайности. Этот акт самосознания, до которого поднимаетсяавтотеличность, и разыгрывается в суждениях Сократа. Они свидетельствуют о том, что самость (она же — «демон») заявляет о себе всоциокультурев виде Эроса, вступившего в прения сТанатосом(с приговором, обрекающим подсудимого на смерть). Право на индивидуальность для Сократа превыше обязательств, принимаемых на себя членом коллектива, пос-кольку оно, сразу и естественное (соприродное) и сверхъестественное, неподвластно в обоих своих истоках обществу.
Тело, в котором одни части дополняют другие до универсального множества, завершено, целостно. Его действия совершаются за гранью целостности,трансцендируютмикрокосм, а в пределе (как считал Фихте в «Определении человека», 1800) также макрокосм.Иначе говоря,vitaactivaтребует от человека постоянно превосходить самого себя и посылает его в неведомое, на простор открытий, фактического и умственного покорения объектов.В той мере, в какой объект захватывается нами, он получает значение — либо как наша собственность, либо как включенный в класс родственных явлений (ведь понятие,единообразяразное, подчиняет таковое мысли, устанавливает ее главенство над феноменальной множественностью). В человеческом обиходе действие, следовательно, имеет статус события, нарушающего контуры телесной целостности и восстанавливающего ее в значениях, которые очеловечивают мир,апроприируемыйсубъектом.
Справшивается, при каких обстоятельствах «демон» превращается в демона, в подателя пагубы?
В одной из последних книг о Зле (их число непрерывно растет)АдиОфирусмат-ривает таковое в утратах и страдании [1] , ассоциируя,cдругой стороны, Добро с наслаждением — «экономией желания». [2] Эта наивнаясубстанциализацияЗла не выдерживает критики. В страданиях (допустим, в «муках слова», испытываемых поэтом) есть своя позитивность, а в наслаждении (скажем, зрелищем публичной казни преступника)ma-lumнередко перевешиваетbonum. Для обыденного сознания потеря кошелька с деньгами и по рассеянности и вследствие кражи — одинаково Зло. Но в философскомдискурсеЗло (dasB_se) принято отмежевывать от беды, бедствия (gbel). Вред, причиняе-мый нам болезнями, буйством стихий, несовершенством технических устройств, неосторожным обращением с вещами и т. п., относится ко второй из названных категорий. Диагностированное вразрез с таким вредом Зло не столько субстанциально, сколькооперацио-нально: оно — прежде всего способ действий и лишь во вторую очередь состояние тела, вызываемое ими. Если забедствиeм,которoена насобрушиваeтся, стоит чьято воля, оно делается Злом.
1
AdiOphir.TheOrderofEvils.Toward an Ontology of Morals (2000). Translated by R. Mazall, H. Carel. New York, 2005. P. 327.
2
Ibid. P. 428.
Есть ли у злокачественных акций общий знаменатель или же их многоликость нельзягенерализовать? Эта дилемма уходит корнями в христианскую метафизику и становится вновь острой для мыслителей наших дней.Бл. Августинуниверсализовалв «Исповеди» (397—398) людскуюгреховностьв рассказе о том, как он в детстве вместе со сверстниками воровал груши. Похищение плодов не давало никакой выгоды — груши были малосъедобными — и было не индивидуальным, а коллективным поступком.Зло, в трактовке Августина, — произведение человека как такового, чья душа без покорности Всемогущему устремляется в противоположном бытию в его божественной полноте направлении — в «чистое ничто».Воровство груш явно восходит (вспомним древо познания в Эдеме) к грехопадению Адама и Евы, которое Августин берет за отправную точку для своей антропологии Зла. В «Сумме теологии» (1267—1273) Фома Аквинский примет заterminusaquoдемиургическоемиротворение, каковое, в его понимании, не может быть ничем иным, кроме блага. Единое первоначало есть у Добра, Зло же представляет собой нехватку сущего и потому несущественно,акцидентально, множественно.
Сходная контроверза раскалывает постмодернизм. В «Фатальных стратегиях» (1985) и в «Прозрачности Зла» (1989) ЖанБодрийярподхватываетавгустиновскуюлинию с той разницей, что предметом тотальной критики выступает для него не человек сам по себе помимо Бога, а та стадия, которой мы достигли в новейшее время. «Принцип Зла» безраздельно господствует в настоящем, попавшем по ту сторону всех границ, бывших исторически релевантными, аннулировавшем то, что могло бы бытьоппозитивнымданному и вожделенному, переставшем различать истину и ложь всимулякрах, свое и чужое тело — в клонировании, обмениваемое — вконсюмеристскойохоте за объектами владения и в терроризме. [3] Не столь бескомпромиссно, какБодрийяр, но все же достаточно отчетливо на способности Зла квсеприсутствиюнастаивает Ален Бадью. В «Этике» (1993) Бадью изображает Зло неизбежным спутником и следствием Добра, которое он отождест-вил с событием истины —внезаконным, разрывающим преемство, предполагающим незанятость того места, где оно случается, то есть вбирающим в себя опасную пустоту. Поскольку Зло воспринимается постмодернизмом как исключающее до полного стирания или включающее в себя то, что ему антагонистично, постольку эта категория расплывается и легко приносится в жертву диалектическому перевороту — прекращает свое существование в виде безоговорочного обобщения. Раз Зло повсюду, оно не определимо в целом. Для ЛарсаСвендсена, заявляющего, что о Зле нельзя философствовать, оно не имеет «отдельного бытия», может быть схвачено лишь практическим, а не спекулятивным разумом, гетерогенно, не сводимо ни к какой глубинной сущности. [4]
3
ПодходБодрийярак Злу был канонизирован (ипримитивизирован)НорбертомБольцем:NorbertBolz.Philosophie nach ihrem Ende. Berlin, 1992. S. 11—46.
4
ЛарсСвендсен.Философиязла(2004).Перевод Н.Шинкаренко. М., 2008.