Философы с большой дороги

Фишер Тибор

Как бы ни было – он спешил на охоту с какими-то миллионерами, и ему было нужно, чтобы кто-то срочно проверил работы. Мое «да» удивило меня не меньше, чем его. Собственно, проверять работы по философии совсем не сложно. Скорее наоборот. Нужно лишь ставить на полях вопросительные знаки. По любому поводу. Мораль. Мораль? Платон. Платон? А невнятность ваших замечаний придает им особый шик. Заир? Зинджантроп [ископаемый высший примат]? Замзумимы [cм. Втор. 2, 20]? В конце концов, важны ответы, а не вопросы.

Таким же образом я проставил оценки. Легенды гласят, что в Кембридже экзаменаторы спускали экзаменационные сочинения по лестнице и выставляли оценку в зависимости от того,

где приземлилась работа. Я не имел ничего против этого метода, но собирать разбросанные бумаги – слишком обременительно. Я пробежал (не читая, хотя это некритично и несправедливо по отношению к тем, кто ленив и туго соображает), чисто механически расставляя оценки: от низшей к высшей и обратно. Это был тот период моей жизни, когда я едва ли не молился о том, чтобы меня уволили, но моих оценок никто не оспаривал.

Работы по этике, которую я читал в том семестре:

«Может ли лысый, страдающий одышкой жирный философ иметь право на самоуважение?»

Никто не взялся за эту тему. А самое тощенькое сочиненьице приветствовалось бы.

«Если бы вы тихонько сунули в почтовый ящик доктору Э. Гроббсу (Теннисон-роуд, дом 1) конверт с 50 фунтами, чтобы он натянул вам оценку, это сильно бы омрачило вашу жизнь?»

Ни одного конверта.

«Если бы это не сочли самоубийством, мы бы уже давно наложили на себя руки».

Ни одного желающего.

* * *

Прошу – Монпелье

Завтрак – штука замечательная, вопрос в том, сколько раз в день человек может завтракать. Воистину деньги лишают человека разума! Увы: звон чистогана берет верх над рассудком. Я записываю этот афоризм на краешке салфетки, тянусь за графином и замечаю, насколько я располнел.

В конце концов я уступаю натиску Юппа, надеясь, что пребывание на свежем воздухе способно развеять мое отвращение к себе, а в банке найдется что-нибудь достойное внимания.

Машину мы взяли напрокат, благо Юпп обзавелся целой кипой поддельных документов (у моего напарника коллекция поддельных удостоверений пополнялась с такой же скоростью, что и арсенал).

По пути во Фронтиньян Юбер, залитый роскошным сиянием солнца, поведал мне, что философия изменила всю его жизнь. Ему самому это стало ясно, когда он отправился с визитом вежливости к Фредерику.

– Я хотел пристрелить его, как собаку. Вышибить из него мозги. Но потом взглянул на дело философски. Я подумал: разве это научит его чему-нибудь? Поэтому, когда он проснулся и обнаружил, что я жду-поджидаю его с парой мешков цемента, он сразу сделался тише воды. Больше всего люди боятся неведомого. Он знал: стоит мне выстрелить из пушки – и он покойник; не то чтобы это ему очень нравилось, но как это бывает, он прекрасно знал. А цемент – этого он никак не мог взять в толк. Он не мог понять, чего ради я заставил его сбрить волосы: выбрить себе голову, брови, грудь. Клянусь, на это ушла уйма времени! Его растительности хватило бы, чтобы набить подушку, а то и две! Потом он не мог врубиться, почему я заставляю его разводить цемент в ванне. Но цемент застывает часа два – так что у нас было время поговорить. Я все ему объяснил: и то, что это урок, и что потеря всех волос – это символ перерождения, и что я надеюсь – новый Фредерик будет лучше. Я прихватил с собой резиновую утку – чтобы все было цивильно. Потом, когда Фредерик был замурован, я спустился в бар и пригласил всех наверх – выпить со мной по стаканчику в ванной. Фредерик – он просто исходил пеной от злости. Я сказал ему: «Фредерик, разве ты не понимаешь, как ты не прав? Хоть кто-нибудь из твоих друзей бросился тебе помогать? Неужто

ты не видишь: ты прожил эту жизнь так никчемно, что никто из присутствующих не хочет вмешаться и освободить тебя. Они пьют твой коньяк, но ради тебя они не шевельнут и пальцем». Думаю, это пошло ему на пользу.

Я в этом был не слишком уверен.

Наша методика поиска подходящего для ограбления банка заключалась в одном: мы ехали, покуда на пути не попадался банк. Юпп настаивал на небольшой дозе философии перед работой, поэтому, чтобы помочь ему настроиться на нужный лад, мы коротали время за сократическим диалогом.

– Ну, Юпп, что ты предложишь на этот раз?

– Я бы предложил найти честную работу.

– Хорошо. Но каков твой мотив?

– Зарабатывать деньги.

– Думаешь ли ты, что неквалифицированный, необразованный тип вроде тебя и неквалифицированный, чересчур образованный тип вроде меня могут рассчитывать на должность, где бы им платили разумное – а вернее, неразумное – жалованье?

– Сомневаюсь.

– В таком случае не будет ли более эффективным пройтись до ближайшего банка и потрясти этих толстосумов? Ибо разве не деньги являются необходимым средством для достижения того высшего блага, которым является созерцательная жизнь?

– Я что, должен возражать дальше?

– Достаточно. Давай-ка перейдем к делу.

Хей-хо

Это уже начало приедаться. На этот раз мы даже не стали терять время на то, чтобы становиться в очередь. Мы не спеша вошли в банк, Юбер объявил присутствующим, что происходит. Один из клиентов приветственно помахал Юберу рукой:

– Юбер! Сколько лет, сколько зим! Чем ты ныне занят, старина? Прости, я не очень тебя отвлекаю?

Они обменялись рукопожатием, и покуда очаровательная кассирша ссыпала деньги в нашу емкость, Юбер был занят непринужденной болтовней со старым приятелем.

Итоги нашего бенефиса мы подбили уже в машине.

– Минута двадцать семь секунд на всю работу и двадцать секунд на то, чтобы воскресить десять лет жизни, – задумчиво покачал головой Юпп.

– Думаю, тебе есть что вспомнить: десять лет за решеткой – это не шутка.

– Пожалуй. Особенно если сидеть с Эмилем.

– С каким Эмилем?

– Ну с тем парнем... Он сидел в тюрьме Ле Бомметт, я-то попал туда уже под конец срока. Его звали не иначе как королем рецидивистов. Не так-то просто объяснить, что значит быть королем в тюрьме. Даже если ты способен объяснять такие веши, вопрос, охота ли тебе это делать...

У него явно не поворачивался язык рассказать мне все. Я напомнил ему про красотку за стойкой и спросил, почему он не взял у нее телефон.

– А, Юпп? Она очень даже ничего. Очень миленькая.

– Миленькая. И прикидик у нее – миленький. А я, знаешь ли, хотел бы девицу без закидонов с прикидами...

На этот раз полиция решила поторопиться. Мы ехали по узкой дороге, вьющейся вдоль берега моря, когда увидели спешащую навстречу нам полицейскую машину. Я понял, что она ехала по нашу душу, когда копы включили свою мигалку. Надо заметить: они были не очень настойчивы – им явно хотелось жить. Когда я, прибавив скорость, рванул им навстречу, они недвусмысленно продемонстрировали свое желание, поторопившись уступить нам дорогу. Я не помышлял о лобовом таране, но задним числом до меня дошло: если бы полицейские и не бросились от нас, как наседка от коршуна, это меня не остановило – я бы и в последний момент не крутанул руль в сторону. Больше полицейских машин в зеркальце заднего обзора я не видел. Мы поспешили добраться до городской окраины, где, бросив машину, пересели на автобус и без приключений доехали до дома.