Философы с большой дороги
Шрифт:
Но добила всех история с Авиатором. Клерик повадился приглашать на постой в свою комнату бродяг, которых в Кембридже – великое множество. Руководило им отнюдь не сострадание, как могут подумать некоторые, а желание досадить начальству, почитающему право блевать, обирать ближнего и месяцами не мыться исключительно привилегией членов колледжа, удостоенных докторскойстепени. Открытие ночлежки для бродяг формально являлось нарушением Устава колледжа, но почему-то никто не хотел быть уличенным в том, что он сделал выговор студенту, разделившему свой кров с бездомным. При том, что ни один из этих клошаров не задерживался у Клерика больше чем
Винс – своего рода местная достопримечательность – был одним из таких клериковых клиентов. Десятилетиями его можно было найти на рыночной площади, напившимся в хлам и прикорнувшим по этому случаю подремать или же ругательски ругающим студентов и туристов – две социальные группы, представителям которых он особо докучал, пытаясь разжалобить их на деньги. «А мне? А мне? А про меня не забыли?» Подозреваю, что доходы его были побольше моих. После смерти Винса местная газета опубликовала о нем заметку с фотографией – в полупристойном виде. Заметка проливала свет на то, как бывший пилот-истребитель (уничтожавший немецкие бомбардировщики целыми звеньями) докатился до жизни клошара. Уходу Винса со своего «боевого поста» ни одна душа в колледже не придала особого значения, пока не выяснилось, что на руках у Клерика – честь по чести заверенное юристом завещание, в котором ушедший в иной мир клошар отказывал свои бренные останки Клерику, последний же уведомил всех и каждого, что собирается заказать таксидермисту чучело Авиатора: нет такого закона, чтоб запрещал таксидермическую обработку джентльменов без определенного места жительства.
Университет всегда отличался известной терпимостью, но ни один колледж не хотел бы прославиться как «тот самый, где чучело бродяги». Фелерстоун нанес мне визит. «Ты не подумай, что я говорю все это, потому что только и мечтаю о твоем уходе, Эдди: об этом мечтают все и каждый. Но либо из колледжа уйдет Клерик и заберет с собой эту свою набивную садовую скульптуру, либо уйдешь ты. Ты его принял – тебе от него и избавляться!»
Н-да. Фелерстоун явно надеялся, что меня, Клерика и усопшего бродягу упакуют на Кембриджском почтамте в один большой ящик и пошлют куда-нибудь подальше.
В любой другой период моей жизни я бы ответил на подобный ультиматум гомерическим хохотом, но судьбе было угодно именно о ту пору озаботиться появлением на моем горизонте некоего милого научного фонда, и я не хотел упустить свой шанс оный фонд подоить. Есть алкаши, которые могут жить чем бог послал, обходиться без еды, были бы деньги на опохмелку, а больше им ничего не надо, я, однако, не из их числа. В одном я не сомневался: на роль университетского наставника я годился весьма мало, но еще меньше – на любую другую. Клерик и беседа с ним встали между мной, ящиками Chevalier-Montrachet и изысканной зоофагией. Чертово невезение.
У того, кто в упор смотрел на барражировавшую над ним советскую летающую крепость, не сдадут нервы, коль выпало иметь дело с какой-то прыщавой пакостью.
Попутные размышления по дороге к «клиенту»
1. Прозвище – Князь Тьмы.
2. В 2000 году ему исполнится тридцать три: в глазах многих это позволяет ему претендовать на роль Антихриста.
3. Обладает нечеловеческим запасом жизненных сил: по сообщению информированных источников, неоднократно замечен в том, что по три дня может обходиться без еды или сна. Он может провести всю ночь на ногах, а потом появиться на утренней
4. Удачлив в качестве режиссера. В отличие от большинства театральных постановщиков, избравших это поприще из любви к театру, желания поизгаляться над литературой или просто потому, что режиссура обеспечивала выпускнику теплое местечко и непыльную работенку, Клерик руководствовался иными соображениями: режиссерское кресло давало возможность покуражиться над множеством людей. О его методах работы с актерами по университету ходили рассказы: методы были не для слабонервных. На один из первых прогонов Софокловой «Антигоны» Клерик принес клетку с крысами и предложил собравшимся «взять по крысенку и откусить тому голову». Ответом был дружный смех, покуда Клерик не продемонстрировал, как это делается. Вегетарианцы поспешно покинули репетицию. Те, кто был позакаленней, пытались отмазаться, ссылаясь на то, что крыса ведь тоже может тяпнуть за язык, на что получили ответ: «Каждый из нас – либо хищник, либо жертва. Выбирайте!» В результате труппа разбежалась. Но в те времена Клерик еще не отучился в университете и семестра.
Успех – товар, приветствуемый везде и всюду. Заручившись солидной финансовой поддержкой (возможно, проходящей по той же статье отчетности, что и списание из фондов нашей библиотеки «Отчета Королевского Академического общества за 1764 г.»), Клерик ставил постановку за постановкой – так что вскорости его актеры привыкли живьем есть саранчу и прочих тварей. «Смысл в этом один, – разглагольствовал актер, извлекая крылышко, застрявшее между зубов. – Показать всем, что они просто-напросто скоты и быдло».
Одна из работавших с Клериком прим бросила университет и поддерживала связь с семьей только посредством открыток, отправленных третьими лицами. Открытки приходили из самых разных и, главное, отдаленных мест: из Чили, с Соломоновых островов, районов, все еще населенных представителями племени зулусов. Сообщать свое местонахождение девица отказывалась, резонно полагая, что если оное станет известно кому-то на родине, не ровен час о том прознает и Клерик. Каждые три дня она меняла место жительства. «Цель моей жизни – сохранять максимальную дистанцию между мной и ЭТИМ».
Однако что-что, а делать сборы он умел. Так, он поставил «Гамлета». В постановке были задействовани лишь двое актеров, мужчина и женщина (своего рода протожерардизм – отчасти), играли они на сцене абсолютно голые: кассовые сборы порой оказываются вопиюще несоразмерны затратам на костюмы. К середине представления половина зрителей покинула зал (говорю об этом, потому что сам там присутствовал): сделать это вначале им мешало благоговение перед самым человечным из титанов прошлого, столь одержимого, оказывается, созерцанием гениталий. Но это театр Клерика как раз не волновало: деньги-то зрители платили, когда входили в зал, а не когда актеры выходили на поклоны.
Комната Клерика
Клерик жил в комнате на двоих, но вряд ли нужно говорить, что напарник
давным-давно оттуда съехал, а въехать туда никто больше почему-то не жаждал.
«А, Эдди! Ну входи же, – любезно приветствовал меня хозяин. – Тебя-то
я и поджидал!» Он поднялся и пересел поближе к огромному холсту,
сплошь покрытому черным. Встреча, оказанная мне, ничем не напоминала
приветствие зарвавшимся студентом преподавателя, что явился вышибить его из