Фимбулвинтер. Пленники бирюзы
Шрифт:
И постепенно пустота стала наполняться.
Слой за слоем.
Плёнка за плёнкой, наносная реальность…
Точка понимания. Выверт.
Теперь все ждали только одного – момента пересечения крейсера с силовым потоком лифтовой системы. Третью точку касания.
Нэрвин держал малыша Реми-Виаля на руках, шептал в маленькое ушко ласковые слова. Он хотел рассказать ему сказку, но не мог вспомнить ни одной. Вместо этого бормотал: «Синий, красный, голубой… ты подрастёшь,
Нескладный телом, искренний душой, он не помнил, чтобы когда-нибудь ему, маленькому Нэрику, кто-нибудь рассказывал сказку. Кто? Родителей у него не было – он родился по программе «свободной рождаемости», в саду-инкубаторе. И весь мир был опекуном.
Нет, конечно, им снили мультфильмы, детские песни. Он не может жаловаться, но… что же теперь дать своему ребёнку? Хотелось подарить больше, чем мог.
Малыш улыбался.
– Реми-Виаль понимает тебя, – сказала Нэрвину Рабби. – Хорошо, что он не одинок. Как мы все тут. Как я.
Рабби отвернулась. Замкнулась.
Одиночество. Проклятое одиночество! Каждого в отдельности и всего мира в целом. Рабби только сейчас поняла, что с ней не так. Ей хотелось быть частью огромного мира. Это она – тот пёс, о котором рассказывала Долл. Это она посреди магистрали наблюдает, как жизнь проносится мимо.
Одна ли она такая? Их миллионы, таких же несчастных псов.
Весь их мир, непостижимо сложный, выстроенный тысячелетиями технических свершений, блестящий фальшивым глянцем, – всего лишь одинокий пёс, слегка вынесенный в пространство.
И надо бы увидеть единичное в целом.
И надо бы услышать себя в хоре.
Дышать простором, а не довольствоваться сквозняками.
Взрываться эмоциями, а не подкачивать свой ипо.
Смотреть на звёзды…
Русый, у неё русый цвет волос. Настоящий.
Она вглядывалась в космос.
Облака в космосе. Вместо звёзд – облака.
Белое на чёрном.
Рабби приблизилась взглядом к облакам и растворилась в них.
Вспыхнула граница контрастов между смолью
поглощения и началом всего.
Развернулся веером ожидания Белый,
вобрал всё внимание ненасытный Чёрный.
Лишь на мгновенье приоткрылась ей истинная структура —
хроматизмы контрастов.
И она осторожно прикоснулась к их бело-чёрным клавишам.
Синий, красный, жёлтый, голубой – её мир,
белая клавиша.
Случайное движение, небольшое изменение, всего на полтона – и уже чёрная.
Очень тонкая грань.
И опять она касается белой – начало задаёт
И в этом узоре всё имеет смысл…
Засмеялся малыш – он не понимал, что бормочет Нэрвин, но это звучало, как песня. Баюкающая, успокаивающая:
Синий, красный, голубой…
мы нарисуем вместе
с тобой
солнце, небо, звёзды…
Чёрно-белая гамма исчезла. Но осталась уверенность, что всё будет хорошо.
Всё будет хорошо, потому что теперь они знают, каким должен быть их мир. Настоящим.
А в космосе, через весь обозримый горизонт Вселенной,
на один только миг
проявилась радуга – отражённый их каплей-миром
свет звёзд всех возможных измерений.
Глава пятнадцатая. Сон – это жизнь, жизнь – это сон
Крейсер шёл на снижение.
Уставший экипаж ещё этого не ощущал, но ждал – что же? когда же?
А там, за пределами корабля, глубоко в Ойкумене происходило нечто… Яркие толстые щупальца тянулись друг к другу, пульсировали, перемигивались. Тонкие светящиеся отростки, сотканные, казалось, из звёздной пыли, пронизывали пространство, расползались паутиной. Отростки склеивались, сливались, пожирали сами себя, чтобы тут же раздвоиться, утроиться, поползти дальше. Странная космическая сеть жила дивной жизнью, дышала, развивалась и непрерывно росла.
А крейсер уже шёл на снижение.
И измученный экипаж готовился ступить на твёрдую почву. И наконец увидеть… Что? Кого? Зачем?
Марси вздрогнула и проснулась.
Надо же! Заснуть посреди репетиции! Оно-то и неудивительно. Рабочий день давно закончился. Неугомонная Айна захотела довести до блеска одну особо эмоциональную сцену и отпустила из студии всех, кроме Марси. Её это не сильно обрадовало, однако виду она не подала. Старалась не подавать… Наверняка её сон про дурацкий крейсер прямо к Айне в стрим и отправился. А сюжет-то совсем о другом. Марси испуганно оглянулась, готовясь получить нагоняй, но, похоже, её проступка не заметили. В стриме была тишина. Не заглушка, заменяющая рекламную паузу, не еле слышное потрескивание, не странное облегчение, приходящее сразу после отработанного эпизода, а именно тишина – глухая, абсолютная.
Айна сидела в кресле и задумчиво крутила в руках диадему. Картинка оборвалась на полуобразе, и ведущая не могла понять: почему?
– Айна? – Марси выбралась из кресла, подошла к начальнице и покровительнице. – Что-то случилось?
– Не знаю, – она была похожа на миниатюрную белую кошку, сжавшуюся перед прыжком. – Что-то происходит? Ты чувствуешь?
Марси вспомнила отростки из «звёздной пыли» – такие красивые и величественные, и её затошнило.
– Чувствую, – пролепетала Марси, подавив подступивший к горлу комок.