Финальная шестерка
Шрифт:
Я задерживаю дыхание и ныряю, чтобы они меня не увидели. Что я буду отвечать, если спросят?
Вечность спустя выныриваю. Премьер с женой ушли в дом вместе с двумя людьми из ЕКА, но Элена еще тут и снимает лодку на камеру. Я тоже попадаю в кадр и моргаю от вспышки. Вот черт, заметила!
– Лео? – Элена выбегает на край причала. – Ты что здесь делаешь?
Можно бы выдумать что-нибудь – решил, мол, поплавать с утра пораньше. Только не поверит она, врать я никогда не умел. Сразу догадается по моей физиономии, что я задумал сделать.
– Buongiorno, Элена, – кричу
Да, как же. Теперь от нее не отвяжешься – можно с тем же успехом на суше поговорить.
Я подплываю, подтягиваюсь, вылезаю на причал. Ноги трясутся, с одежды течет на доски.
– Хорошо хоть разулся перед заплывом – почему ж не разделся? – говорит Элена и вспыхивает. – Я не то хотела сказать… сейчас принесу тебе что-нибудь сухое. Стой тут.
– Спасибо. – Я стараюсь не смотреть на нее. Не потому, что смущаюсь, а потому, что каждый раз вижу с ней рядом мою сестру. Зря я увязался за этим дурацким катером.
Вверху, на пешеходной дорожке, слышатся чьи-то шаги: мои соседи, поднявшись необычайно рано, тоже идут в палаццо Сенаторио. Все чудней и чудней.
Элена приносит большое пальто, которое я надеваю прямо на мокрое. Она хочет о чем-то спросить, но я опережаю ее.
– Что вообще происходит? Зачем люди из ЕКА приехали в Рим?
– Ты что, правда не знаешь?
– Нет…
– Так отбор же. Сегодня объявят имена двадцати четырех!
– Двадцати четырех? – Знакомые слова, вроде забытого вкуса во рту. Я знал их еще до того, как Рим затопило, до того, как все потерял. – Европа! – выпаливаю я.
Элена кивает с легкой улыбкой.
В памяти всплывают обрывки прошлого. Мы с Анджеликой и родителями смотрим в прямом эфире пресс-конференцию ООН: мировые лидеры объявляют, что человечество находится в состоянии войны со своей планетой. Листовки о новой миссии распространяют официально, и мы узнаём о плане заброски молодых астронавтов на Европу, наиболее перспективный спутник Юпитера. На следующей неделе в нашей школе появляются «скауты» для отбора кандидатов. «Только молодежь может сосуществовать с радиационностойкими бактериями, которые обеспечат человечеству будущее на новой планете, – говорят ученые в телевизоре. – Только молодежь будет способна к воспроизводству, когда Европа станет пригодной для колонизации».
Все эти головокружительные мечты смыл потоп – у меня и в мыслях не было, что это дело доведут до конца.
– Значит, финалистов уже отобрали? – спрашиваю я. – Почему тогда НАСА и ЕКА просто не объявят их имена в онлайне? Зачем тащиться сюда… стоп! Кто-то из них здесь, что ли, живет? У нас в Риме?!
– Ну да! Правда, здорово? Хоть бы не я, у меня сердечный приступ случится. Имя объявят на пресс-конференции в полседьмого.
– Ты серьезно? Тогда пошли!
Я перехожу на бег. Элена протестует, говоря, что нельзя являться туда босиком и мокрым насквозь, но я хочу сам услышать, как кого-нибудь из моих друзей и знакомых назовут в числе финалистов. Папа сейчас потрясал бы кулаками, гордясь, что выбрали римлянина, мама сокрушалась бы, жалея родителей избранного.
Портик дворца затонул вместе с нижними этажами; я вбегаю с понтона в крытую галерею, ведущую в бельэтаж, piano nobile. Картины старых мастеров на стенах разбухли от сырости, расписные потолки испещрены трещинами, но жизнь здесь кипит по-прежнему. Следуя на гул голосов, я вхожу в Неоготический зал с мраморными колоннами. Хрустальная люстра на потолке сохранилась с допотопных времен.
Зал почти до отказа заполнен пережившими катастрофу, последними римлянами, как нас именуют СМИ. Итальянка в военной форме, человек из ЕКА и премьер с супругой поднимаются на эстраду, трое операторов готовятся к съемке, сердце у меня стучит все быстрей.
– Мне тоже надо туда, к родителям. Поговорим позже, ладно? Ты так и не сказал, зачем полез в воду.
Я и забыл, что Элена все еще здесь.
– Ладно. – Все смотрят вперед – авось никто не заметит, что с меня капает. – Спасибо тебе.
– Buongiorno, – говорит премьер в микрофон. – Спасибо, что собрались здесь сегодня, в день, который вернет Риму былую гордость. Вижу, вам так же не терпится услышать новости, как и мне, поэтому буду краток. Позвольте представить вам сержанта Клеа Росси из Итальянских вооруженных сил и доктора Ганса Шредера из Европейского космического агентства.
Пока все аплодируют, я отыскиваю себе местечко в последних рядах. Доктор Шредер выходит вперед.
– Благодарю вас, премьер-министр и все, кто присутствует в этом зале. Для меня большое счастье еще раз посетить Рим – не думал, что мне представится такой случай.
Все затихают, понимая смысл его слов. Наша родина быстро идет по стопам Байи, древнеримского города, затонувшего из-за вулканических сдвигов на Неаполитанском заливе.
– Проект «Европа», как вам известно, имеет первостепенное значение для нашей планеты. Чем скорее мы сумеем колонизировать этот спутник Юпитера, тем лучше для нас. Счастлив сообщить вам, что всего через год после сбора медицинских и академических тестов нам удалось отобрать финалистов в количестве двадцати четырех человек. Эти молодые люди проведут месяц в учебном космическом центре США, после чего из них будут отобраны шесть суперфиналистов, которые и полетят на Европу. – Доктор Шредер делает паузу. – И один из этих двадцати четырех, как вы уже поняли, находится среди вас.
Зал взрывается воплями, ликованием, нервным смехом. Я смотрю по сторонам: может, финалист стоит где-то рядом?
– Прошу, сержант Росси. – Доктор уступает ей микрофон.
– Римский финалист, который в понедельник отправится в учебный космический лагерь, – начинает она, – был отобран за выдающиеся способности к выживанию и еще за одно крайне важное качество.
Я задерживаю дыхание. Трудно представить, что кто-то из моих знакомых или друзей всего через два дня уедет в Америку – и, возможно, навсегда покинет планету. Вглядываюсь в толпу, чтобы засечь первую реакцию избранного.
– Вашего финалиста зовут…
Напряжение сгущается, мы все подаемся вперед.
– … Леонардо Даниэли!
Погодите. Я? Быть не может!
– Да вот он, здесь! – кричит кто-то.
Больше ста человек оборачиваются ко мне. Операторы подбегают, наставив на меня объективы. Элена, стоя между отцом и матерью, издает нечто среднее между стоном и визгом. Точно. Меня выбрали.
Один из операторов сует микрофон.
– Что вы чувствуете сейчас, Леонардо? Шок, страх, радостное волнение?